Книга Оттепель. Льдинкою растаю на губах, страница 33 – Ирина Муравьева

Регина Марковна величаво раскрыла зонтик и, не удостоив своего мучителя даже взглядом, вышла. Мячин поплелся обратно в двадцать шестую комнату. В правом кармане его штанов лежала фотография черноглазой, похожей на цыганку, Ковригиной, а в левом кармане — Матюхиной, весьма аппетитной и толстенькой девушки с купеческим круглым лицом. Улугбек Музафаров крепко спал, и его тюбетейка, застывшая на стуле рядом с кроватью, напоминала большую, растопырившую крылья и спрятавшую голову, пеструю птицу.

— Вставай, Улугбек! Просыпайся! Вставай! Мне нужен совет! Да, вставай, говорю!

— Егор! — пробасил Улугбек. — Егор, ты болен, да? Ты зачем меня будишь?

— Смотри, Улугбек! — Мячин приподнял ночник и прямо под нос ему подсунул фотографию Ковригиной. — Как эта тебе?

— Эта? Очень хороший, — сказал Улугбек, заблестевши глазами.

— Хорошая? Я не уверен! Теперь смотри эту!

— И эта хороший. Красивый, толстый, белый девушка. Совсем как батон за пятнадцать копеек.

Мячин застонал на все общежитие. Воспользовавшись этим, уставший друг его Музафаров быстро отвернулся к стенке и тут же заснул.

Утром, так и не позвонив Регине Марковне, Егор пришел к гениальному решению. Простому, как все гениальное, и, как все гениальное, неожиданному: раз снимать будет оператор, пусть он и решает. Ему, в конце концов, виднее, кто будет лучше смотреться на экране: цыганка Ковригина или купчиха Матюхина. В десять часов утра он уже стучал в дверь Хрусталеву. Хрусталев, как ни странно, был на ногах. При виде Мячина не удивился. Бледное, с запавшими глазами и выразительным ртом, лицо его напоминало маску.

— Ты что это, Витя, так рано проснулся?

— А я не ложился, — сказал Хрусталев.

— А что же ты делал?

— Я думал, Егор.

У Мячина брови поползли было вверх, но Хрусталев тут же расхохотался.

— Шучу я, шучу. Красавиц твоих проявлял. Пойдем, я тебе покажу. Плачевное зрелище.

В ванне при свете красной лампы плавали женские фотографии.

— Любую себе выбирай и — вперед! — сказал Хрусталев.

— Сейчас, погоди, — со своей всегдашней неуместной серьезностью прошептал Мячин. — Давай на судьбу положусь?

— Положись.

Мячин нагнулся над ванной, крепко зажмурился и за уголок вытащил из воды фотографию Марьяны, где девушка его жизни, ярко улыбаясь, прижималась спиной к березе и смотрела так, словно на земле счастливее ее не было и не может быть человека.

— Послушай! — почти вскрикнул Мячин. — Она здесь откуда?

— Что значит: «она»? Ты ее, что ли, знаешь?

— Что значит: «ты знаешь»? Ведь это — она!

Хрусталев немного покраснел и закусил нижнюю губу.

— Твоя, что ли, эта… Да как ее там?

— Неважно! Откуда она у тебя?

— Случайно, Егор! Не волнуйся. Случайно. Иду раз по парку, снимаю натуру. Вдруг вижу: красивая, славная девочка. И так живописно стоит возле дерева, читает какую-то глупую книжку…

— Откуда ты знаешь, что «глупую» книжку?

— Ну, может быть, умную. Мне безразлично. Там свет был уж очень хорош. Такой мягкий. Ну, я говорю: «Я хотел бы вас снять. Свет очень хороший, а я оператор, ловлю, в общем, гамму…»

— И что же она?

— А она согласилась. Но только просила как можно быстрее. Подруга ждала ее на остановке.

— Ты лжешь мне! Какая подруга? Чтоб в парке неведомо с кем познакомиться и сразу позировать?!

— Что значит: «неведомо с кем»? Я что, пьяный? За жопу схвачу и в кусты потащу? Нормальный мужик, попросил одолжения: не двигаться две-три минуты. И ВСЕ!

Мячин опустил голову.

— Наверное, чего-то я не понимаю… Дышать не могу без нее. Не проходит. Вот ночью проснусь и сейчас же — она. Такая же, как на твоей фотографии. Мне выть сразу хочется. В голос, как волку.

— Так что? И повой! Зов природы. Нормально. Узбек твой потерпит, он — парень надежный.

— Отдай мне ее фотографию, можно?

— Тогда от тебя только вой и останется. Но это твое, Егор, дело. Бери.

Он вернулся в общежитие. Улугбек еще крепко спал и сладко улыбался во сне, как будто облизывал пальцы от плова. Мячин положил перед собою фотографию Марьяны. Только одна на свете женщина могла посмотреть на постороннего ей оператора с такой доверительной нежностью. Только одна. И только одна на свете женщина могла закинуть голову так, что все ее хрупкое горло оказалось ярко пронизано солнцем и светилось почти так же сильно, как из-под густых ресниц светились ее глаза. Хрусталев, конечно, умеет снимать, но ведь ни Голубеева, ни Ковригина, ни Матюхина не светятся даже и у Хрусталева! Стало быть, не в нем дело. Глаза у Мячина вдруг стали мокрыми, и он, торопливо оглянувшись на спящего Улугбека, вытер их ладонью. Марьяну бы увековечить, как чудо. Такие рождаются раз в тыщу лет. Он вдруг подскочил. Надо увековечить! И с помощью киноискусства — что проще? Она и сыграет Марусю! И это поднимет весь фильм до шедевра. Все, точка!

Прижимая к груди фотографию, он схватил такси, приехал на «Мосфильм» и ворвался в кабинет Регины Марковны.

— Егор Ильич, вы же мне не позвонили… — гневно начала было Регина Марковна.

— Смотрите! — сказал он, слегка задыхаясь. — Зачем мне звонить? Я ведь сам к вам приехал! Вот это Маруся!

Регина Марковна посмотрела на фотографию, гневное выражение ее уступило место растерянности.

— Ну, что? Неплохая, совсем неплохая. Вы где ее взяли?

— Неважно, где я ее взял!

— Актриса?

— Нет, химик. Она второкурсница.

— Ну, я не знаю… — Регина Марковна задумчиво обхватила себя крест-накрест кримпленовыми руками. — Не знаю, что скажет Кривицкий. Зачем, скажет, нам самодеятельность?

— Не скажет, когда он увидит Марьяну! Ведь он не слепой!

— Он совсем не слепой, — с подчеркнутым выражением произнесла Регина Марковна. — И Надя совсем не слепая, Егор. Ну, нечего делать. Поеду сама. На дачу поеду. И пусть он решает.

— Я с вами!

— А вы мне зачем? Только портить.

Кривицкий в самом благодушном расположении духа лежал в шезлонге на террасе и покачивал коляску с Машенькой. Регина Марковна с приторной улыбкой на лице попросила мосфильмовского шофера подождать и решительно направилась к крыльцу.

— Регина Марковна! — прохрипел ей вслед шофер. — Я бы в закусочную съездил бы, а? Все равно вы с Федором Андреичем меньше, чем за час, не управитесь!

— Мне нужно пятнадцать минут, и не больше! — отчеканила Регина Марковна. — И сразу поедем обратно. Немедленно.

Кривицкий привстал ей навстречу.

— Посмотри, Федя, — поворковав над спящим младенцем, сказала Регина Марковна, — какую Марусю тебе предлагают. Что скажешь?