Онлайн книга «Маримба!»
|
– Покажи, как там вокруг тебя. Катька засмеялась: – Да что тут показывать? Не в прерии же! Сидим, пьем воду без газа, беседуем, тексты правим, расписываем сцены. – Вместе? – удивилась я. – Ну вот, представь, вместе, да. Удивительно, правда? Коллективный ум… Мне чудно́, конечно… А вокруг… комната как комната… или зал, не знаю, как назвать… Американ стайл. Металл, стекло… Планета андроидов, все как обычно. Мам, а что ты придумала? Почему у тебя такой загадочный вид? – Не скажу. – Все хорошо? – Все отлично. – Но ты ведь не на кладбище поедешь, нет? – Нет. Никому бы это не понравилось из тех, кто там… Или не там. Я вообще думаю, что они не там. – Вот именно. Я обратила внимание, что Катька как-то изменилась с утра, точнее… который у нее сейчас час? Пока я разбиралась с последними гостями, сколько времени прошло? Часа два, три? – Ка-ать? А у тебя как? – У меня хорошо. Мам, я, знаешь, заехала в эти «Три пеликана». Решила – чем думать, стоит не стоит, заехать да и все! – Молодец. А три – пеликана или павлина, Кать? – Жирафа! – засмеялась Катька. – Конечно, мам, я молодец. – И…? – И поговорила с бугнининкасом. С Леонардом… Знаешь, как его псевдоним? – У него есть псевдоним? – Есть, – хмыкнула Катька. – Лео Перкс! – Как? Но у него же фамилия то ли Марикявичус, то ли… – Мам, percussion по-английски – игра на ударных инструментах. Ты должна лучше меня знать. А percussion сокращенно – «перкс». Но не в этом дело. – А… Ну и как вы поговорили? – Да!.. – Катька небрежно махнула рукой, а я пыталась всмотреться в ее лицо. Небрежно? Или как будто небрежно? – А он один здесь, в Америке? Там… – Он там-здесь один, – засмеялась Катька. – Я попросила показать фотографию жены и ребенка. У него, кстати, уже двое детей. – Кто бы сомневался… – пробормотала я. – Показал? – С неохотой. С большой причем. – И…? – Знаешь, мам, она очень симпатичная. Милая. Некрасивая, но милая. Доверчивый взгляд такой, из-под очков. – Из-под очков всегда доверчивый взгляд, это обман. У него тоже доверчивый был взгляд. Я отлично помню, чем он тронул твое сердце. – Ну не знаю, – легко ответила Катька. – Она мне понравилась. Я ему так и сказала. Чтобы побыстрее ее привозил. А то как там она одна, такая доверчивая. – А он? – Он сказал, что Америку он уже не покорил, сейчас денег заработает на машину и уедет в Курляндию свою обратно. – То есть он там деньги зарабатывает? – уточнила я. – Ну да, – вздохнула Катька. – В Литве же не заработаешь, это не Москва и не Америка. Он еще, кажется, убирается в клубе. – Сам рассказал, пожалился? – Да нет, наоборот, застеснялся, все поглядывал, слышу я или нет – к нему подошел дядька какой-то отругать его, что плохо в баре убрался, что-то вроде этого, я в сторону отступила, чтобы его не смущать. – Ясно… – Не настолько, конечно, Катька самая русская у меня – и душой и телом, – чтобы от жалости влюбиться вновь… – А как вблизи выглядит? Лучше, чем издали? – Честно? Не-а. Хуже. – Зря подошла? – Нет. – Тебе его жалко? – Да. – И? – Ничего. Ничего, мам. – А… – Нет, ничего. И с Бобом – ничего. И с… – Я не спрашиваю, Катюнь… – А я тебе отвечаю, без твоих вопросов. У меня здесь не об этом голова болит. Я разрываться не буду. Да и не нашлось пока никого… – Пока? – встревоженно переспросила я. – Не нашлось. А ты почему, кстати, так странно одета? Ты куда собралась? – Не скажу пока. Ладно? – Ладно, – вздохнула Катька. – Да, надо было мне наврать этим доверчивым ребятам, что у меня расстройство кишечника и я из дома три дня выходить не буду, а самой смотаться к тебе… Ладно, что с тобой делать!.. Секреты, вы смотрите, у нее! Я тебе все рассказываю, а ты… – Точно все? – Все. – А что он тебе на прощание сказал? – Кто? Боб? – Ты что, с Бобом попрощалась? – В плане его закидонов поехать на уикенд вместе – да, попрощалась. В плане работы – нет, конечно. – А это не помешает? – Нет, это не Россия, мам. У них уже двадцать лет как женщины обеспечили себе спокойствие законом. Знаешь, шеф на нее голову поднимет, когда она громко скажет: «Доброе утро, шеф!» – а она его сфотографирует и – в суд, за сексуальное домогательство. – Ты вроде не американская гражданка, Кать… пока… – напомнила я самонадеянно улыбающейся Катьке, неотразимой, сияющей, как обычно. – Поколение уже выросло у них на этом законе, мам. Боятся пикнуть лишний раз. Бо́бы, я имею в виду. – Ну ладно, – вздохнула я. – Только я не о нем спрашивала. А о Цепеллине. – Да я так и поняла. Что он тебе дался? Ну предложил мне пойти пообедать куда-нибудь. – А ты? – Я? – Катька независимо пожала плечами, а я похолодела. Да нет, вот этого только нам еще не хватало. Неудачник-ударник, с женой и двумя литовскими детьми, которые ждут его на другом континенте… – Кать? – Я отказалась. – Точно? – Точно. Мне трудно было отказаться. Я бы с удовольствием с ним пошла и понаблюдала бы, как он в меня влюбляется, влюбляется снова… Он так мило краснеет, ты помнишь… Сейчас, конечно, не так… Он, по-моему, много курит, у него проблемы из-за этого в клубе… ну… в ресторане этом. Выбегает все время, там специальное место такое, ужасное есть, для курильщиков, у помойки… Потом что-то брызгает в рот, и на себя одеколон… – Кать… – Я во все глаза смотрела на свою дочь. – А как ты это все увидела? Ты с ним стояла… у помойки? – Нет, – засмеялась Катька. – Я же запахи все слышу почище тебя, мам, ты что? Какофония! Табак, фруктовый, знаешь, литовцы любят, гадость такая, резкий одеколон и мята – все вместе. – Но в целом он симпатичный, да? – все же уточнила я, потому что видела довольную Катькину физиономию. – В целом, увы, да, мам. – В душе тренькает? – уточнила я. – Да тренькает! В том-то и дело! – вздохнула Катька. – Не было бы деток и Кристины… |