Книга Ее последний герой, страница 35 – Мария Метлицкая

Соседи по пляжу с интересом их разглядывали. Ясное дело: старый кобель и молодая девица. Всем все понятно. Тетки, разумеется, осуждали, нервно разглядывали свои лишние складки и косились на оживленных мужей. Мужчины поглядывали на них с интересом, а на него – с завистью (ну, или ему так казалось).

Они устраивались за перевернутой лодкой и становились почти невидимы. И невидимы становились их поцелуи и объятия. Да и неловко! Действительно, старый пень – и туда же все. Он смущался, а она… Ей все было по барабану! И никаких чужих «мнений» – на все наплевать.

Хорошо плевать в двадцать восемь! В двадцать восемь он тоже плевал. Куда сложнее – когда большая часть жизни позади.

А однажды вышло совсем смешно. В ресторане, на ужине, к нему подошла немолодая женщина в глупой оранжевой шляпке:

– Простите! Вы – Городецкий?

Он растерялся, оглянулся и почему-то сказал:

– Нет. Вы, вероятно, ошиблись.

Но дама не сдавалась, следила за ним и таращилась. Слава богу, исчезла через три дня. Наверное, улетела.

Он диву давался: она, его Анька, жила сегодняшним днем. Ладно – он, в его возрасте долгих планов не строят. А она… Удивительное свойство – уметь быть счастливой здесь и сейчас. Он никогда этого не умел.

А здесь… Здесь была только одна тихая радость. Море, и мы на этом самом море. Солнце, ветерок. И мы лежим на песке. Ночная прохлада и свежая простыня. Запах кофе и вкус терпких маслин, корочка запеченной рыбы, политая лимоном. Белый парус яхты на горизонте. Продавец кукурузы, столетний дед, прожаренный солнцем до черноты и почти высохший. Горы вдали, покрытые чахлым леском. Старуха в черном, словно магрибский колдун, сидящая на табуретке у своего дома и смотрящая внутрь себя. Булыжная мостовая, нагретая за все долгое лето, пробирающая жаром сквозь тонкую кожу сандалий.

Все это и было счастьем.

Накануне отлета в Москву они долго сидели в ресторанчике на берегу, пили белое вино и молчали.

– Спасибо тебе, – тихо проговорила Анна.

Городецкий вскинул брови:

– Мне? Господи, ну ты и сказала! Это я, – он в волнении сглотнул слюну и кашлянул, – это я должен на колени перед тобой упасть. За все. Понимаешь? За то, что ты подарила мне…

Он замолчал, боясь проявить слабость.

– Это ты подарила мне… жизнь, – наконец произнес он, – на которую я уже не рассчитывал.

Она резко встала:

– Я сейчас.

Он закурил, унимая дрожь в руках. Ну и все. Хватит. И так слишком много.

Она вернулась, и он увидел, что она умылась – капли воды еще блестели на ресницах.

– Бросим монетку? – весело спросила она.

Он мотнул головой:

– Нет, зачем? Разве мало на свете мест, где мы еще не были?

У нее дрогнули губы, и она попыталась улыбнуться.

Много на свете прекрасных мест. Очень много. Мест, где люди могут ощутить себя счастливыми. А вот его – мало. Еще осталось мужество это признать. Вряд ли ей хватит. И ему не хватит. Никогда ему ее не хватит. Всегда будет мало.

* * *

В самолете она собралась и мужественно заявила:

– Все, Илюша. Отпуск закончился. Собрались – и за работу. Ты не забыл про Попова и про мою скорую смерть?

Он кивнул:

– Ну, валяй, мучай пенсионера.

И снова замер в ожидании диктофон.

* * *

– Значит, жена твоего отца, веселая Фаечка, уговорила тебя поступать на режиссерский. Так? И вот ты студент. Был ли ты счастлив тогда?

Он не задумываясь громко воскликнул:

– А ты как думаешь? Только все непросто. Сначала надо было отслужить в армии, после школы в «режиссеры» не брали, требовали «знание жизни». Что ж, они были правы. И в армии я отслужил. Правда, под Москвой, Фаечка постаралась. И домой отпускали… Вернулся. Приняли без экзаменов, видимо, армейская школа и есть «знание жизни». Я попал в коридоры, по которым ходят небожители! Те самые, которых мы видели только в кино или читали про них в газетах. Они разговаривали с нами, курили рядом в курилке, ели сосиски в столовой. И красотки. Сплошные красотки, как рыба во время нереста, плывут потоком, толкают друг друга и не кончаются. И с тобой кокетничают. Потому что ты не на актерском, ты – будущий режиссер, а это значит, что ты можешь создать ей успех, карьеру, славу, жизнь. Взять ее в любовницы или в жены. Все зависит от тебя. И она зависит от тебя.

Конечно, счастье! Выпивоны, квартирные посиделки, на кабаки тогда ни у кого денег не было. А свободные квартиры были, например у меня. Ну, и романы, разумеется, с самыми роскошными девочками. Те, кто поживее, стремились заарканить мэтров. Ну, чтобы сразу, с места в карьер. Зачем терять время? Да и откуда знать, получится ли из способного мальчика режиссер?

– А твои романы? Какой был самый яркий и самый запомнившийся?

Он посмотрел на нее. Анна чуть побледнела, но лицо оставалось спокойным: она была на работе. Профессионалу факт интереснее собственных ощущений.

Он задумался.

– Романы? Да были. Полно. Всех и не вспомню.

Он снова посмотрел на нее. Никакой реакции. Или почти никакой. Может, чуть более нервно, чем обычно, закидывает назад волосы и закручивает их в пучок, который через пять минут обязательно расползется.

– Пожалуй… была одна девочка со сценарного. Чудо какая умница, да и красавица. Все удивлялись и уговаривали ее перейти на актерский. А она ни в какую! Мечтала быть сценаристом. Стихи писала чудесные. На гитаре играла. Имя необязательно? – спросил он.

Анна кивнула:

– Обойдемся. Если не хочешь.

– Не хочу, – подтвердил Городецкий. – Слишком… Слишком трагично. Ну, как у всех поцелованных богом. А она была поцелована, точно.

Он снова замолчал.

– Курить хочется, сил нет.

Анна развела руками:

– Терпи. Осталось немного.

– Словом, она погибла. По-дурацки, от криминального аборта. Уехала к себе в село, за Урал, там проблема обнаружилась. Ну, она и пошла к бабке. Не стало ее на последнем курсе. Все горевали, так искренне, словно еще не превратились в обитателей серпентария.

– А что, тогда уже превратились?

Он кивнул:

– Разумеется, на пятом-то курсе. Это поступали мы наивными птенчиками. А уж потом…

Анна кашлянула в волнении и выключила диктофон.

– Прости, а аборт этот она сделала от тебя?

– Нет, – мотнул он головой. – К тому времени мы с ней уже расстались.

* * *

Врет. Снова врет. Врет оттого, что страшно. От кого Тася сделала тот аборт, было непонятно. С Городецким они уже вроде бы расстались, и Тася закрутила роман с одним бугаем, простым парнем из какого-то невнятного инженерного вуза.