Онлайн книга «Ее последний герой»
|
– Не стоит беспокоиться. Мать возлежала на огромной кровати с резной спинкой. На тумбочке стоял чай с лимоном в изящной старинной чашке. На лице маман застыла гримаса боли и недовольства. Без приветствий и вступлений она приступила к скандалу: – Все знаю, как и то, что ты – сумасшедшая. Впрочем, гены есть гены. Твой Городецкий – трухлявый пень, алкаш и бабник, к тому же голодранец. Все профукал: квартиру, профессию, жен. Живет как сыч и всех ненавидит. Ты в своем уме? То, что ты законченная кретинка, я в принципе в курсе. Но даже я, твоя родная мать, потрясена. Ну и так далее. Анна сидела в кресле, опустив глаза, и разглядывала свои ногти. Когда маман остановилась, чтобы перевести дух, Анна подняла на нее глаза и, посмотрев в упор, тихо и твердо спросила: – Все? Мать закашлялась и тонко вскрикнула: – Люба! В дверях возникла прислуга. – Теплого молока, – трагически произнесла хозяйка и прижала ладонь к правой груди. Анна встала и пошла к двери. – Ладно, мам. Поправляйся! Надеюсь, ты не сильно хвораешь. Мать привстала на локти и крикнула дочери вслед: – Дура! Что ты делаешь со своей жизнью? Оглянись: как люди живут? Анна обернулась: – Люди? А, да, хорошо. Я очень рада за людей, особенно за тебя, мама. Обуваясь в коридоре, она быстро огляделась. Темная дубовая мебель, бронзовые светильники с шишечками синего хрусталя, ковер, отливающий перламутровой нитью. Запах богатства и стабильности. Такие квартиры она видела в кино, скорее всего, в английских фильмах. Маман молодец! Чтобы в ее годы и при такой конкуренции сбылись мечты всей жизни! И так обходиться с прислугой! Словно и не было в ее жизни проектного бюро, переполненных электричек, очередей за куском колбасы и пятиметровой кухни в хрущевке. * * * Стали собираться на дачу. Анна обещала Городецкому, что будет приезжать ежедневно, после работы. – Ну а пока меня нет, вы, мальчики, прополете огород и приготовите ужин! – шутила она. – А корову не подоить? – усмехался Городецкий, кидая в чемодан старые шорты и майки. – Когда заведем – пожалуйста, – серьезно кивала Анна. – Слушай, а может, и вправду – кур, там, гусей, козу? Кто еще бывает? – вдруг серьезно задумался он. – Будем жить натуральным хозяйством, утеплим дом, и ты наконец уйдешь с работы. И будем мы вместе круглые сутки. Сколько мне осталось, Ань? Зачем палить время? Она отмахивалась: – Илюша! Крестьяне из нас – сам понимаешь. Что ты, что я… Одна надежда на папу. Потом села на стул и задумчиво улыбнулась: – А было бы здорово! Поправили бы домик, устроили бы камин. И на весь год. Лес вокруг. Папа бы пек нам оладушки к завтраку, я бы разводила цветы… А ты… – Она оглядела Городецкого и хмыкнула: – Ты, мой милый, как всегда, вредничал бы, капризничал, придирался и был бы недоволен жизнью. Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой: – Нет, Анюта. Не так. Не как всегда и не как обычно. Потому что, Анька, я впервые бы был счастлив. Переезд назначили на вторые июньские выходные, потому что Анна собралась в командировку. Небольшую, на три дня, – в Таллин на конференцию молодых экологов, которую ей предстояло освещать. Он смотрел на то, как она собирает чемодан, и молчал, не выпуская изо рта сигарету. Она подняла глаза и посмотрела на него. Он отвернулся, но она заметила в его глазах слезы. – Самолет, – смущенно пробурчал он. – Все время с ними что-то случается. Ну и вообще… Разлюбил я расставания к концу своей жизни, даже короткие. – Это старость, Илюша, – заметила она. – Слезы, напрасные тревоги и все твои немотивированные огорчения. Я привезу тебе из Таллина копченой салаки и шоколадных конфет фабрики «Калев». Хочешь? Он согласно покивал: – Привези себя, Ань, и поскорее. – А ты, мой любимый, носи на груди свой мобильник, слышишь? А то, как всегда, забудешь в ванной или в холодильнике, а мне волноваться. Слышишь, Илья? На груди! Он покорно кивнул: – На груди, Ань. На груди. Под самым сердцем. А в сердце ты, Анька. Одна ты. * * * В Таллине лили беспрерывные дожди, но на улицах все равно пахло корицей и кофе, а тоски и уныния не наблюдалось. Конференция была скучная, доклады занудные, и Анне хотелось поскорее вырваться на улицу и снова и снова вдыхать запах дыма из печных труб Старого города. Она и вправду купила копченой рыбы, шоколадных конфет и пару клетчатых байковых рубашек в подарок Илье и отцу. В последний вечер она безуспешно дозванивалась ему до глубокой ночи. Ну конечно, опять телефон на балконе или в ванной на стиральной машинке. Три дня пролетели мгновенно. Сев в самолет, она блаженно прикрыла глаза и стала мысленно твердить: «Скоро я буду дома. И завтра мы помчимся на дачу». Ни одной тревожной мысли. Дорога из аэропорта в город оказалась на удивление быстрой, к десяти вечера поток машин успел почти схлынуть. На лестничной клетке было очень накурено – сильнее обычного. «Чертов люмпен, – подумала она про соседа, – хоть бы окно приоткрыл». Но приоткрыта была дверь в квартиру Городецкого. Она удивилась, но не особенно: так пару раз бывало, когда Илья выносил мусор. – Старость, что поделаешь, милая! И даже диагноз: деменция называется. – Рассеянность, – не соглашалась она. – Думаешь черт-те о чем! Он согласно кивал: – Вот именно. Черт-те о ком, так точнее. Конкретнее – о тебе. Анна толкнула дверь и зашла в квартиру. Услышала сильный запах валокордина, и сердце тревожно забилось. Было темно, она нащупала выключатель, щелкнула им и одновременно крикнула: – Илья! Все в порядке? Ответа не было. Она влетела в комнату и сразу включила свет. На диване спала пожилая женщина, покрытая пледом. Из-под пледа торчали ее пятка в светлом носке и седые кудряшки на затылке. Женщина резко села и спустила ноги на пол. Она испуганно моргала и смотрела на Анну. – Кто вы? – тихо спросила Анна. – Где Илья? Женщина засуетилась, отбросила плед, стала нервно приглаживать волосы и одергивать помятую юбку. – Я… – замялась она, – Евгения Семеновна, Женя. Жена Ильи Максимовича, в смысле бывшая. Она замолчала, снова часто заморгала и, как рыба, тяжело задышала открытым ртом. – Где Илья? – тихо повторила Анна. Женя сделала шаг вперед, потом отступила назад и, опустив глаза, проговорила одними губами: |