Онлайн книга «После войны»
|
– Мама сказала, что ты стараешься меньше курить. Я подумал, что тебе столько не понадобится. Льюис осмотрел добычу. – А я-то удивлялся, куда они деваются. – Ему нужно было четыреста штук, чтобы получить Persilschein. – Четыреста? – Четыреста за Persilschein. Двести за разрешение на проезд. Пятьсот за велосипед. – Откуда ты все это знаешь, Эд? – удивился отец. – От… своих друзей. Тех, что за лугом. Детей-Без-Матери. – Им ты тоже «помогал»? От стыда Эдмунд опустил голову и едва слышно прошептал «да». За последние два месяца регулярных взносов он, должно быть, передал Ози десятки пачек. – Я просто делал то, что делаешь ты. Льюис загасил окурок в ониксовой пепельнице. – Делиться – это хорошо. Но красть – нет. Даже если стараешься помочь людям, это не лучший способ. Ты должен был спросить у меня. Эдмунд кивнул, придавленный печальной тяжестью отцовского разочарования, и скреб ноготь, пытаясь сдержаться, не дать воли чувствам. Чтобы не заплакать, он не смотрел на отца. Плакать нельзя. – Как бы то ни было, хорошо, что ты не отдал их герру Кенигу. Он оказался не тем, кем мы его считали. Не директором школы. Он служил в нацистской полиции. – Но он же не мог воевать. У него слабая грудь. Я сам слышал, как он хрипел. Все время, на всех уроках. И ему не нравился Гитлер. Он даже говорить о нем не хотел. – Да. – Но… Не понимаю. Ты уверен? Он не казался плохим человеком. – Не всегда о книге можно судить по обложке, Эд. Иногда… плохое в человеке… спрятано глубоко внутри. Что-то сжалось в груди. Какие бы мерзкие преступления ни совершил учитель, Эду стало грустно от мысли, что он больше никогда не увидит герра Кенига, что тому так и не удастся начать новую жизнь в Висконсине. Это даже хуже, чем быть обманутым. – Что с ним будет? Отец почесал тыльную сторону ладони. – Скорее всего, отправят в тюрьму. Кекс и стакан с молоком – две сиротки. Кениг никогда уже не выпьет и не съест их. Эдмунд нервно теребил обложку «Путешествий Гулливера». – Так ты Остроконечник или Тупоконечник? – спросил отец. Эдмунд пожал плечами. Он понял, что отец имеет в виду войну в книжке, – там один народ разбивал вареные яйца с тупого конца, а другой с острого, – но не мог ответить в тон, шутливо. Не мог. – Я подумал, мы могли бы попросить герра Люберта помочь тебе с уроками. По крайней мере, пока не найдем замену. Эдмунд старательно прокручивал в памяти все свои встречи с Кенигом, припоминая каждый миг, пытаясь обнаружить упущенные им признаки, чтобы заново оценить учителя в свете страшного открытия. – Он совсем не казался плохим. – Я тоже считал его хорошим человеком. Поверил на слово. И ошибся. Но это не значит, что ты не должен верить людям. Порой, чтобы помочь людям, им приходится доверять. Даже если они предают это доверие. – Прости, что взял сигареты. Отец кивнул. – Что ты будешь с ними делать? – спросил Эдмунд. – Ну, я мог бы их выкурить. Эдмунд не сводил глаз с сумки. – А можно я… отдам их своим друзьям? Им нужнее, они обменивают их на еду. – Они должны получать еду в лагере. Где живут твои друзья? – Точно не знаю. То там, то сям. – Сироты? Эдмунд кивнул. – А сколько их там? – Отец вроде бы и не сердился, просто расспрашивал. – Шестеро или семеро. Отец долго глядел на сумку. Покачал ногой, как делал, когда обдумывал что-то, потом подтолкнул сумку по полу к Эдмунду: – Только смотри, чтобы не потратили их все сразу. Рэйчел подписывала последнюю карточку, когда в столовую вошел Льюис. Красивым плавным почерком она написала имя – майор Бернэм, – закрыла карточку и положила на соседний стул. – Ну, что скажешь? – Красиво, – ответил Льюис. – Тебе так идет. – Я имела в виду стол – но… спасибо. – Она поправила локоны. – Задала Ренате работы. Попросила сделать прическу Хайке. А потом еще и Фриде. Хотя Фриду пришлось уговаривать. – Герр Люберт должен быть признателен. – Да. – Такие вещи помогают. Уверен, Фрида будет это помнить. Наблюдая за тем, как Рената положила ладони на плечи девушки, как отвлекла ее мягкими словами и только потом расплела тугие косы и расчесала длинные, до пояса, волосы, Рэйчел расчувствовалась. – Так, так. Что у нас тут? – Вот. – Рэйчел отступила от стола. Льюис окинул его взглядом. Стол был накрыт на восьмерых и сервирован как положено: серовато-зеленый веджвудский обеденный сервиз, любезно предоставленный Вооруженными силами Его Величества; серебряный канделябр, принадлежавший его матери (единственное имеющееся у них фамильное серебро); салфетки с изображением достопримечательностей Лондона и свинцовый хрусталь Люберта, безусловное украшение всего этого парада. Какие тосты произносились с этими бокалами? Какие полные надежд лица отражались в их гранях? Радовало то, что Рэйчел вернулась к своей былой практике разрисовывать именные карточки: женские – цветочным орнаментом, мужские – скрещенными мечами или ружьями. – Выглядит великолепно. – Льюис постарался отогнать мысль о том, что всего в нескольких милях отсюда люди едва ли не умирают от голода. Кроме того, прием был отчасти его идеей, вызовом Рэйчел – и она его приняла. У нее появилось дело, она ожила, и Льюис, наблюдая за ней, испытывал прежнее приятное возбуждение. – Сьюзен настаивает на том, чтобы сидеть рядом с тобой, поэтому, для симметрии, я сяду рядом с майором Бернэмом. Миссис Элиот посажу в середине, рядом с твоим капитаном Томпсоном, с другой стороны от майора. Как думаешь, они поладят? – Еще как. – Ты ведь не станешь с ним спорить? Сьюзен говорит, вы еще не встречались с глазу на глаз. – Я буду паинькой. – Можешь говорить о чем угодно – о крикете, о погоде, даже о политике. Только не о работе. Пожалуйста, Лью? Ради меня? Было в ней что-то новое. После той метели она приняла на себя роль хозяйки дома. Прислуга слушалась ее беспрекословно – оно и к лучшему. Она ходила на утренний кофе с «Командой», как называли себя женщины, познакомившиеся на «Эмпайр Халладейл». И снова эти нежные словечки… – Так? Нет, не так. – Рэйчел начала раскладывать карточки на тарелки, но на полпути остановилась. – Карточки должны быть на тарелках или на салфетках? |