Онлайн книга «Поиграли, и хватит»
|
— Довольно… — И наконец, как вы заявили — без всяких к тому оснований, — что ваша дочь, вероятнее всего, мертва. Это уж был явный перебор, Лев Анатольевич! Куда естественнее для любящего родителя отказываться верить в случившееся, даже когда ему показывают труп дочери. — Довольно, прошу вас! — И вы думаете, все это не заинтересует милицию? Уверяю вас, это покажется ей весьма любопытным. Если хотите позвонить — могу предложить свой сотовый. К соседям идти поздновато. Да уж: ведущий инженер какого-то там суперсекретного проекта, замешанного на высоких космических технологиях, был явно не спец по дешевым спектаклям. — Б-благодарю… — Голос его сорвался. — Я не стану никуда звонить. Я… Простите меня. Действительно, я вел себя глупо. — Рада, что вы это наконец признали. — Но и вы тоже хороши! Устроили эту комедию с прокуратурой… Зачем? Вот я и вышел из себя: нервы-то на пределе! Вы не представляете, что мы с женой пережили за эти сутки… Просто пришли бы и сказали, что вам надо. Кажется, папаша Вингер так просто сдаваться не собирается. Ну ладно. — Не смешите, Лев Анатольевич. Вы бы меня и на порог не пустили. А мне нужно было непременно с вами увидеться. — Что ж, ваша взяла. Может, хоть теперь объясните, чего вы добиваетесь? — Да я только и мечтаю, чтобы вы мне дали такую возможность! Вы знаете о том, что сегодня ночью — через несколько часов после того, как исчезла ваша дочь, — был убит чернокожий студент Александр Ренуа, который был вместе с вашей Ольгой на вчерашней загородной прогулке? — Да, мне сказал следователь. Это ужасный случай, мне жаль. Мы с женой знали его, он пару раз бывал у нас дома. По-моему, из всех нынешних друзей Ольги он был самым приличным человеком. Я ожидала, что инженер добавит: «…хоть и негр», но он промолчал. Мне это понравилось. — Тут я с вами полностью согласна. Так вот… — Прошу прощения, — перебил он меня, — но почему вы говорите об убийстве? Разве это уже доказано? Мне кажется, речь шла о каком-то несчастном случае. И я, простите, не вижу, какая тут связь с моей дочерью. — А я вижу эту связь, Лев Анатольевич. И более того, я убеждена, что скоро эта связь станет очевидной для всех. Я пока не знаю, что произошло с вашей дочерью. Могу только предполагать. Есть очень серьезные основания думать, что к этому приложил руку кто-то из нынешнего иностранного, — я подчеркнула это слово, — иностранного окружения Ольги. Саша Ренуа стал случайным свидетелем, очень опасным свидетелем. И потому его убрали, все обставив как самоубийство. Оба эти преступления — дело одних и тех же рук. — Абсурд какой-то… — Вы так думаете? А то, что по подозрению в убийстве вашей дочери задержана ее однокурсница Светлана Красникова, не кажется вам абсурдом? — О боже! Я этого не знал… Ну это уж вообще ни на что не похоже! Зачем ей было убивать Ольгу?! — У нее был мотив: ревность. Была и возможность, но она ее не убивала. Думаю, этот момент тоже скоро прояснится: против Светы никаких улик. Просто события развивались немножко не так, как рассчитывал преступник, — не все же можно предугадать. Но эти маленькие непредвиденности дали ему еще одну возможность пустить следствие по ложному пути. — У меня просто голова кругом… Я в этом ничего не понимаю, Татьяна! Зачем вы мне все это говорите? Я только хочу знать — что с моей дочерью?! Вы думаете… думаете, ее убили? — Я думаю, что вашу дочь никто не убивал, и вы это знаете. Пока не убивал… — Что вы хотите этим сказать? — Вы прекрасно меня поняли! Вы же умный человек, Лев Анатольевич. Вы должны отдавать себе отчет, что практически никогда похитители не возвращают своих жертв. Даже если получают требуемое! — Да при чем здесь… — Дайте мне закончить. Я пришла к вам как друг, надеясь помочь и надеясь на вашу помощь. Я надеялась на вашу репутацию умного и честного человека. Я шла сюда вслепую, по одному наитию, но теперь убеждена, что вы покрываете похитителя и убийцу… Молчите, я говорю правду! Я, конечно, понимаю ваши родительские чувства: вас предупредили, что цена вашему молчанию — жизнь дочери. Но это же «липа», Лев Анатольевич! Такая же «липа», как мое давешнее удостоверение. Ну подумайте: зачем ему оставлять Ольгу в живых — такого свидетеля?! Он получит от вас документацию на этот «ноль-первый заказ», или что он там требует, и ее жизнь ему больше не нужна! Если только вы еще не передали ему это… Он сидел с закрытыми глазами, прямой и неподвижный как столб, и лишь едва заметно покачивал головой из стороны в сторону, как бы защищаясь от страшных слов, долбивших его. На моей последней фразе это немое отрицание слегка усилилось. Можно было не придать этому значения, но ведь можно и придать… — Поймите вы: он ее не пожалеет. Он уже убил Сашу Ренуа — жестокое, циничное убийство. И оно, сдается мне, не последнее: у преступника наверняка был сообщник или сообщники, и это тоже свидетели. А кончится все трупом вашей дочери, попомните мое слово! Если вы не одумаетесь. — Вы… безжалостны, Татьяна. Неужели вы думаете, что я монстр, который ради спасения своего ребенка не сделает все возможное?! И даже больше… Если бы я только мог! Если бы… На «респектабельного инженера» сейчас больно было смотреть. — Но мне нечего вам сказать. Нечего… — Это ваше последнее слово? — Мне нечего вам сказать. — Черт вас побери! Скажите хотя бы: вы знаете, кто это? Ради своей Ольги скажите! Знаете? Он поднял на меня глаза, полные муки: — Нет. Я о нем ничего не знаю. Это правда. — Когда и где вы должны передать ему выкуп? — Ради всего святого… Я не знаю, о чем вы говорите. Уф, хватит с меня. Кому нельзя посоветовать — тому нельзя помочь. Измученная не меньше Вингера, я тяжело поднялась из-за стола: — Воля ваша, Лев Анатольевич. Я желаю вам только одного: чтобы не пришлось запоздало раскаиваться. Если все же надумаете заговорить — вот номер моего сотового. По нему я отвечу в любое время. Советую спрятать подальше. Осторожно взяв бумажку, точно она могла рассыпаться, хозяин квартиры заискивающе коснулся моей руки: — Таня, вы ничего не расскажете… обо всем этом? — Можете не беспокоиться. Милиция даже не знает, что я веду это дело. Пока еще не знает. Это известно только преступнику. А теперь покажите ее комнату. И еще мне нужна фотография Ольги, без нее я не уйду. Вингер кротко кивнул и вышел из кухоньки впереди меня. Пока я осматривалась в крошечной — девятиметровой — комнатушке его дочери, где до меня, похоже, изрядно покопались правоохранительные органы, Лев Анатольевич принес и молча вручил мне цветной портрет глазастенькой еврейской девочки лет двадцати, с пышной черной косой и капризной нижней губкой. Оля Вингер была очень похожа на отца. Именно такой я ее себе и представляла. И что только Сашка в ней нашел? |