Книга Принц Полуночи, страница 20 – Лаура Кинсейл

— Я подумаю.

В душе он проклинал ее упрямство. Их ждут неудобства и трудности, пока она одета как мужчина. Скорее, как мальчик. Никто не мог, конечно, принять ее за взрослого мужчину. И он будет выглядеть по меньшей мере странно, оказывая знаки внимания такому хорошенькому юнцу.

Эти рассуждения, конечно, не замедлили их пути. Судя по поведению Немо, вокруг не было ни души. Эс-Ти попытался придумать ей что-то сказать приятное, но почему-то фразы, которые так легко было шептать в полночь в саду среди кустов роз, казались какими-то неестественными, когда их приходилось кричать, пересиливая леденящий ветер.

— Скажите, как вам удалось меня найти?

— Я искала. Вас не так трудно узнать.

— И что же — вы пустились в путь на север Англии, держа в руке объявление о розыске преступников и расспрашивая всех о человеке с необычной формы бровями?

— Все знают, что вы уехали во Францию. Я стала спрашивать о человеке с зелеными глазами и тронутыми золотом волосами в Париже.

— Все знают… — Он осекся в замешательстве. — Из всех… вы хотите сказать, что обо мне все настолько известно?

— Это всего лишь слухи. Во Франции ничего не знают о Сеньоре дю Минюи, но те, кто видел вас, помнят. У вас действительно необычная внешность, месье. Я спрашивала в гостиницах и тавернах. Так я оказалась в Лионе, потом — в Ла-Пэр.

— Боже милостивый, разве можно одной бродить по таким местам? Разве у вас не осталось кого-нибудь из родных?

— Двоюродные братья. Я им написала.

— И они с одобрением отнеслись к вашей поездке?

— Я сказала им, мне надо сменить обстановку. Что я еду путешествовать по Европе с подругой моей матери.

— Так как же его зовут? Того, кого мы собираемся убить?

— Чилтон. Его преосвященство Джеймс Чилтон.

Он уставился на нее в изумлении:

— Вы шутите? Его преосвященство! Вы хотите убить священника?

Мистраль принес в ответ холодное молчание. Это не смешно. Он просто бестактный чурбан.

— Это не убийство. — Ее свистящий шепот походил на звучание ветра. — Это возмездие.

— Тогда скажите, почему в поисках справедливого наказания вы не можете обратиться к мировому судье?

— Мой отец и был судьей. Теперь его место занял мистер Чилтон.

Эс-Ти вскинул голову, внимательно изучая ее.

— А остальные служители закона? Они спокойно позволили убийце затесаться в их ряды?

— Остальные боятся.

— Они такие трусы?

— Нет. Не трусы. Просто боятся.

— Чего же они боятся?

— Того, что случилось с моими сестрами, — сказала она. — Ведь у них тоже есть дочери.

Эс-Ти положил руку на круп осла. Она шла размеренно, не сбиваясь с шагу, ветер трепал ее волосы, путая пряди, выскользнувшие из косички, бросал их в лицо.

— Вы боитесь спрашивать? Вы думаете, я не смогу рассказать — не вынесу этого?

— Солнышко, — сказал он мягко.

— Не смейте меня так называть! — Она повернулась к нему так внезапно, что ослик споткнулся, останавливаясь. — Я презираю вас, когда вы меня так называете. Спросите меня, что случилось с моими сестрами!

Ветер отнес в сторону ее слова. Она в гневном волнении смотрела на него, побелевшими пальцами сжимая сбрую животного.

— Что же случилось?

— Анну обнаружили задушенной у озера на Сторожевой горе, где обычно встречались влюбленные. Платье было разорвано, юбка задрана до пояса, словно у падшей женщины. Эмили пропадала всю ночь. Вернувшись, она ни с кем не разговаривала. Потом она почувствовала себя плохо. Пришел врач и сказал, что у нее будет ребенок. Наследующее утро она повесилась в сарае. Я нашла ее там. Я рада, что это я ее нашла, понимаете?

Ему нечего было сказать в ответ. Поэтому он только подхлестывал ослика, заставляя его двигаться дальше, и время от времени делал малозначительные замечания в отношении дороги, которую им еще предстояло пройти.

Когда они остановились у подножия известкового утеса, Эс-Ти принес ей воды. Мистраль ревел в кустах над их головами, вырывая пучки травы и диких цветов, растущих в вертикальных трещинах скал. Ли сидела на обломке розоватою камня. Опустившись перед ней на колени, он протянул чашку.

— Ветер обжигает ваше лицо.

— Это не важно.

— Может, вам накинуть платок?

Она пожала плечами и выпила воды. Эс-Ти по-прежнему мечтал дотронуться до нее, коснуться пальцами ее разгоряченных щек, остудить их.

— Вы не устали? Я могу сам повести осла, если вас это утомляет.

— В этом нет необходимости.

Он старался набраться терпения и разобраться в мотивах, побуждающих его делать то, что он делал. Он хотел защитить ее, утешить, но не все помыслы его были так святы. Больше всего ему хотелось прижать ее к себе.

— Мне следует вам все рассказать, — внезапно произнесла она.

— На это еще будет достаточно времени. Это расстраивает вас.

— Нет. — Голос ее был ровным, безжизненным. — Раз уж вы настаиваете на вашем участии, мне следует рассказать вам все сразу. Возможно, тогда вы перемените свое решение.

Он отрицательно покачал головой.

На какое-то мгновение глаза их встретились, потом Ли отвела взгляд. Руки ее, крепко сцепленные, неподвижно лежали на коленях. Она смотрела на маленькую серо-черную овсянку, прыгающую с качающейся ветки на ветку придорожных кустов.

— Расскажите, — сказал он мягко, видя, что она никак не решится начать, — почему вы думаете, что это он причинил вред вашим сестрам?

— О нет, это был не он. Я не говорю, что он сам это сделал, своими руками.

— У него есть сообщники?

— Сообщники! Весь город — его сообщники. Все, что нужно было ему сделать, так это встать в церкви на кафедру и сказать: «Она падшая женщина, плоть ее слаба, она пыталась Соблазнить меня, а я слуга Господа», — и бедная Эмили обречена. Ему все верят. А может, и не верят, но боятся об этом сказать. Моя мать не побоялась — и вот что из этого вышло. Он решил на нашем примере воспитать других. А потом он плакал. Подлое чудовище. Он плакал у могилы моей сестры.

— А тот, который на самом деле ее убил? Здесь вы не ищете справедливости?

Она прикусила губу. Лицо ее выражало крайнее напряжение.

— Я не знаю, кто убил ее. Да это и не важно. Кто бы это ни был, он был не в себе, когда совершал преступление. Вам, должно быть, это кажется странным?

— У меня был друг в Париже… самый близкий друг изо всех мальчишек в школе. Как-то раз вся наша ватага нашла на улице раненую птицу. Обычного голубя. Со сломанным крылом он прыгал по тротуару, такой нелепый, печальный и больной. Я хотел поднять его, но самый рослый из нас стал пинать его. Все хохотали. Потом последовали его примеру — пинали и наступали на крылья, чтобы он сильнее бился. И даже мой лучший друг.