Книга Принц Полуночи, страница 35 – Лаура Кинсейл

Ли посмотрела на владельца трактира.

— Благодарю вас, — сказала она величественно и спокойно.

Хозяин едва скрывал улыбку, отвешивая ей поклон. Он повернулся и выпроводил конюхов из комнаты.

— Боже мой, как же я тебя ненавижу! Какой же ты мерзавец! Зачем ты вернулся?

— Я решил, что нужно закончить то, что ты начала, — сказал Эс-Ти совершенно трезвым голосом.

Он приподнялся на локте и прижал палец к губам. Спокойно встал на ноги, прогнав Немо с кровати.

— Что ты собираешься делать? — прошептала она.

Он снял с себя шейный платок с гримасой отвращения:

— Я воняю, как ковер в доме терпимости!

— Бог мой! Где ты был? Что это все значит?

Эс-Ти приблизился к ней вплотную и прошептал прямо в ухо:

— Я принес тебе подарок, моя крошка!

Он протянул ей бриллиантовое ожерелье.

— Ты посчитала, что первый подарок недостаточно дорог. Вот я и принес тебе другой подарок. Эта цена тебе больше пристала.

Камни разбрасывали вокруг себя многоцветные отсветы.

— Откуда это? — прошептала она.

— Что ты скажешь, моя дорогая? Угодил ли я тебе наконец? Мне сказали, что это был подарок возлюбленного. Из-за них одна юная особа пролила слезы. Будешь ли ты плакать из-за меня?

— Боюсь, мне придется это делать слишком скоро. Когда тебя повесят!

— О нет! Поверь мне, этого не случится. Пожалуйста, поплачь немного, моя жемчужина. Поплачь от радости. Ведь я доставил тебе удовольствие?

— Ты не доставил мне удовольствия. Ты напугал меня.

Рука его отвердела, и он вновь повернул ее к себе. Ли пыталась сопротивляться, но это у нее плохо получалось. От его скрытой энергии в комнате стало жарче. Она не могла увертываться — ее охватила слабость. Он двигался за ней, медленно стягивая кружевную накидку.

— Я не хочу этого. Я не хочу.

Эс-Ти надел ей ожерелье на шею и защелкнул замок, поцеловал ее в изгиб шеи.

— Неужели ты отбросишь мой подарок? Это — дар. Символ моей страсти к тебе. Дай полюбоваться, доставь мне такое удовольствие.

— Нет, сними его!

— Нет-нет, моя нежная, зачем же мне совершать такой глупый поступок? Я принес ожерелье тебе. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты сияла от счастья. Но ты дрожишь, дорогая. Чего ты боишься?

— Тебя, — сказала она. — Того, что ты сделал.

— А что ты со мной делаешь?!

Его поцелуи распространяли по всему ее телу токи тепла. Обняв ее за талию, он прижался лицом к ее обнаженным плечам.

Она кусала от досады губы.

— Это ужасно, ужасно, вы понимаете?

Он поцеловал ее в грудь.

— Ужасный промысел Принца Полуночи. Чтобы доставить тебе удовольствие, я готов рискнуть чем угодно. Да и какое тебе дело до моего промысла, холодное сердце? Я думал, тебе хочется, чтобы твой поклонник разбогател.

— Меня тревожит не твоя шея, а моя собственная, — жестко возразила она. — Не хотела бы я висеть рядом с тобой.

— Я вовсе хочу не висеть с тобой рядом. Я хочу, чтобы ты меня любила.

Опытными движениями он расстегивал крючки верхней юбки, умудряясь при этом покрывать ее грудь нежными, быстрыми поцелуями. Юбка соскользнула на пол, и он принялся стаскивать нежную батистовую рубашку.

Ли прерывисто дышала, взволнованная и униженная. Позволив ему зайти слишком далеко, она сдавала укрепление за укреплением. Впереди ее ждало лишь поражение и милость победителя!

— Я восхищен, — сказал он с обожанием. Когда она осталась в одной нижней юбке, он обхватил каждую грудь ладонью. — Я схожу с ума, — прошептал он.

Она закинула голову, а он ласкал ее соски, и губы ее приоткрылись от наслаждения. Едва дыша, она проговорила:

— Да, я тоже.

Эс-Ти тихо рассмеялся. Украденное ожерелье горело у нее на шее.

Он знал, как раздевать женщин. Быстро освободил ее от остальной одежды. С легким шорохом упала ее нижняя юбка.

— Ты все еще дрожишь. Тебе холодно?

— Мне страшно! — прошептала она.

— Мы здесь в полной безопасности. До завтра, во всяком случае. Но и завтра нам ничего не угрожает.

Она оттолкнула его, отошла в другой конец комнаты, скрестив руки на обнаженной груди. Ее била дрожь.

— Ты очень изменился! Мне это не нравится!

— Я — все тот же. Ничего не бойся.

Ли оперлась на тумбочку и тяжело дышала. Он подошел к ней, оперся обеими руками о дубовые панели, загнав ее в ловушку. Потом начал целовать ее.

Ли почувствовала прилив необычайного наслаждения; такое же наслаждение, когда мыла его. Тогда охватившее желание грозило потопить рассудок.

Прижимаясь к стене, она шептала.

— Я не могу, не могу…

— Почему? — Он прижался плечом к деревянным панелям и провел пальцем по ее груди. — Потому что ты вовсе не так холодна, как пыталась меня убедить?

Она пыталась уклониться от его ласк, но он с силой сжимал ее груди и не отпускал ее.

— О нет. Теперь уж ты от меня не уйдешь.

Ее дыхание стало прерывистым, когда он прижался раскаленными губами к ее коже. Она пыталась освободиться, но не могла.

— Я презираю тебя.

— Я чувствую это. — Его пальцы безотрывно ласкали ее соски. — Твое презрение великолепно.

— Ублюдок!

— О, бедняжка, конечно, я ублюдок и этого и не скрывал. Но я у твоих ног. И моя жизнь — твоя.

Какие-то внутренние силы неожиданно проснулись в ней, глаза увлажнились.

— Я ненавижу тебя!

— Продолжай ненавидеть меня в постели! Я хочу тебя!

Ли трепетала, когда он нес ее к кровати, осыпая поцелуями грудь, шею, подбородок.

— Ли, дорогая, — шептал он, проводя руками по ее обнаженным бедрам.

Пальцы его были нежными и горячими, и она уже не сопротивлялась его ласкам, все более дерзким, обессиливающим ее. Эс-Ти приподнял ее, опершись согнутым коленом о край кровати. Страсть сотрясала их обоих. Она обняла его за шею, и он со стоном, прильнув к ее лону, вошел в него.

Ей хотелось кричать, но не хватало дыхания. Наслаждение пронзало Ли, и она прижималась к нему со все возрастающей страстью. Охватив ладонями ее ягодицы, Эс-Ти притягивал и отталкивал их все яростнее.

Его учащенное, горячее дыхание вдруг перешло в мучительно-сладостный протяжный стон. Содрогаясь всем телом, он утих и замер, уткнувшись лицом в ее плечо. Она закрыла глаза и забылась, поглощенная неведомым раньше наслаждением, нежностью и телесной истомой. Но вот Эс-Ти пошевелился, оперся на руку, освобождая ее от своей тяжести, и она рассмеялась: ей стало смешно — одна его нога по-прежнему находилась на полу.