Онлайн книга «Нич Ниднибай»
|
В водовороте жизненной ямы? Сердце слабеет, Злоба редеет, Мысли «мудрее», Но дьявол довлеет. Выплыву ль?.. Сволочи! «Мэйдэй» не слышат!.. Только три звёздочки В сумраке дышат. * * * От тебя ничего не осталось. Был героем и весь усох. Столько книг никогда не читалось, Столько – не перечёркивал строк. Пред тобой, безутешно кривляясь, Вязнет в зеркале вялый рот. Сумасшедшая пляшет старость, Пустоглазую в круг зовёт. * * * Всё будет так, как я хочу. Нечаянно и непонятно. И всё, что представлялось невозвратным, Подвластно времени – жестокому врачу. Рванёт освобождённая душа, Обмякнет тело, распрямятся руки. Огонь обнимет кости. Не спеша, Исчезнет то, что содержало муки. Моих протонов взмоют вереницы, Внедряясь в мира новые творенья, И девушка, чтоб одолеть сомненья, Сорвёт цветок, в котором атом мой кружится. О чудо жить и умирать, И возвращаться сонмами подобий. Не сознавать и сознавать. Смеяться, плача у надгробий. * * * Нет, этот климат не для меня. Мне бы уехать, уехать отсюда. Где-то нетронутые звенят Воды прозрачные в роще-чудо. Лето короткое, как ночлег, Не выжигает из тела душу: В нём уже слышен осенний забег Перед тоской белоснежной стужи. Я б и уехал, и сгинул бы след, Но тут случилась как раз заваруха: Не досказала мне свой секрет Шёпотом жарким одна девчуха. Носик наморщив в таинстве важном, Вся в ореоле глазищ развёрстых, Прощекотала мне ухо страшным: Дрался в их садике мальчик толстый!.. * * * Шабат-шалом ещё не наступил, И содрогаясь, небо жадно пьёт, Под утомлённый рёв своих турбин, В Москву взлетевший круто самолёт. Диспетчер Сеня, парень средних лет, Московский вдруг увидел белый снег, Московский он увидел ясно двор, В экран вперив свой утомлённый взор. Увидел женщину в серебряном окне, Махавшую ему давно рукой, Чтоб возвращался сын уже домой… Промолвил: «Мама», – словно бы во сне. Шабат-шалом ещё не наступил, Ещё взлетают в небо самолёты… Диспетчер Сеня что-то загрустил: В душе-радаре детства «некудоты» [18] . * * * Я тоже пою, Круглоглазая птица, но ты – от любви — я – от боли. Ты песню свою, А я песню мою. Я в клетке, а ты на просторе. Ты, радуясь жизни, чирикаешь всласть — Угрюмы мои бормотанья. Ты – в небе, но не боишься упасть — В грязи я страшусь утопанья. Ах, как он был прав, длиннохвостый мудрец, Пред Господом вслух заявляя, Что разум, внедрённый в «творенья венец», Мучения лишь доставляет. Что лучше пичугой весёлой летать, Не зная о смерти и тлене, Чем смысл и границ в необъятном искать, Душою погрязши в смятеньи. Тель-Авив летом Каркасы башен «фаловито» Калечат небосводный смог, В убранстве пробок змеевитом Асфальт и трещины дорог, Кудахтанье сигнализаций, Надёжность прочной духоты, Неисчислимость вариаций Шумов торговой суеты… Здесь по-одесски величаво Морская глубь за веком век, Волнуясь, сервирует брег Солёных ракушек приправой… Но – стоит только обернуться, Вглядеться в городской испуг: В лицо гостиницы смеются, Лопочет человечий круг. И пахнет прибылью и сексом, И веет горечью и бегством. 01.06.11 * * * В этом споре отчаянном злости и муки — Отмолчусь. Справедливости горя, кровожадности злюки — Усмехнусь. Что в шифровке записано, ровно — То читать. Не прибавить ни «геника» к Слову — Не отнять. И сотрутся в мирах кромешных — Все следы. И задуманных партий взвешены — Все ходы. 02.06.11 * * * Очертания жизни теряются в тысячах случаев. Непонятно уже то ль живу, то ли слой суеты. То ли мной неприятностей горы были накручены, То ли горные мною вертели эти хребты. Но когда, тормознув, отдышусь, осмотрюсь с изумлением И пытаюсь обдумать, логически взвесить, понять, От отчаянья позднего и остервенения Руки тянутся кнопочку «Reset» нажать. 02.06.11 Запоздалое извинение перед моими преподавателями математики Я не математик – я поэт… А точнее, ни того нет, ни другого. То, что я нашёл тогда ответ, Ничего не значит, – верьте слову. В кодах чередующихся зим Был такой «приказ по гарнизону»: Одному – в бессмертности Олимп, А другому – грязь месить по «зоне». Тело и «смоковница» души Выдались совсем «не даровиты». Правы были, – кто меня душил (И семиты, и антисемиты). Так что, «извиняйте», я пошёл… Ковырять компьютер – труд нескучный. Видно, в этом я себя нашёл В этой жизни злобно-злополучной. Но когда-нибудь Обидевший меня Переправит горестные знаки И реинкарнирует, скорбя, В Фридмана, а то и в Пастернака. |