Онлайн книга «Нич Ниднибай»
|
Выпускной вечер. Почему-то тоскливо. Теперь поеду поступать в институт. В этом году два выпуска: десятые и одиннадцатые классы. Конкурс будет дикий. Хуже всего, что как раз во время экзаменов в институт будет чемпионат мира по футболу – фиг посмотришь. Папа рассказывал, как он потерял полноги. В 1942 году, после месяца боёв на фронте у ст. Карповка, что под Сталинградом, всех бессарабцев, и его в том числе, сняли с этого фронта и послали «отдохнуть» на три года в сибирскую шахту. В 1945 году опять взяли в армию и направили к границе в Забайкалье. Там его и ещё несколько солдат отправили на боевое задание и при этом «забыли» сказать, что по дороге есть своё же минное поле. Конечно же, они подорвались на мине, и осколок попал папе в ногу. Только в 1946 году попал в Иркутский госпиталь, но было уже поздно: гангрена – пришлось отрезать нижнюю часть ноги. – Зато, – добавил папа с улыбкой приятного воспоминания, – отъелся: шея была шире головы. Ленинград не такой, как я думал. Мрачнее. Общежитие грязновато. Кроме меня, в комнате ещё трое. Один – кубанский казак, который почему-то воробьёв называет «жидами». Другой – с хорошим музыкальным слухом – всё время выбивает пальцами на столе «восьмёрку» (от него и я научился). А третий – всё время мне говорит: – Ты, вроде, русский, а нос у тебя нерусский. Каждый вечер в доме напротив общежития какая-то молодая женщина в ярко освещённой комнате, стоя лицом к окну, снимает с себя лифчик, и множество абитуриентов с радостным оживлением комментируют это событие. Абитуриентки тоже комментируют, но с возмущением и завистью. * * * Оторвите меня билетиком, Бросьте в ящичек «Для использованных…»: Я хочу полежать отогреться там От вконец надоевшей осени. Заверните меня в обёрточку, Прицепите на ней наклеечку, Что я зла накопил лишь горсточку, Что я жизнь собирал по копеечке. * * * Пораскиньте своими кудряшками, Разудалые боги древности: Ну зачем вы такими зигзагами Изукрасили род человеческий? Крохотное, но едрёно-ядрёное напутствие начинающим коричневеть садистам Значит так. Начинайте с несложного: Пристрелите пару евреистых (Коли нечем стрелять, то повесьте их. Для потехи – и за ноги можно). А теперь о интимном: пытайте по-разному. Без «банала»: себя ж услаждаете. Например, если иглы под ногти втыкаете, То потом нестандартно выбейте глаз ему. Получив же влюблённую пару, Хорошо бы связать их вместе. Пусть попялят на дружку «фары». Постарайтесь держать их так с месяц. В каждом деле нужна капля дерзости, Ну, чтоб жизнь была бывам в радость. Не достигнуть садисткой свежести, Не любя страстно делать гадость. Не поступил. Тошно. И стыдно перед родителями. Надо было набрать 15 из 15, а у меня только 12. Возвращаюсь домой. Дадут ли на следующий год ещё раз попробовать?.. Или заберут в армию?.. * * * Уберите свои датчики! Что карманите в моём сердце? «Подъевреивал» я удачу, А «съевреил» в котёл дверцы. Приехали в село на комбинат провести телефон для директора. Дядя Саша (так я называл старшего надо мной смуглого, высокого, симпатичного монтераеврея) попросил секретаршу-нацменку, которая, приняв его за своего, уже начала с ним заигрывать, сказать, что приехали монтёры, и назвал свою фамилию. Она зашла к директору… …Вышла оттуда с надменным лицом и произнесла: – Директор сказал, что сегодня не надо, а завтра пусть пришлют кого-нибудь другого. Вышли на улицу – по радиоточке Ойстрах играет на скрипке. Дядя Саша говорит: – Вот умел бы ты так на скрипке играть – не работал бы монтёром. Жлобство, пьянь, похабщина. На следующий день еду в то же село с другим старшим. Он, дыша на меня перегаром, цедит: – Что не пустили его? Чтоб знал, как дурить нас, православных. Правильно?.. Вернулись из села, а во дворе управления стоит жена «телеграфного столба» и жалостливым голосом мне: – Синок, цеж воно… на вашому жидивському кладбыщи… багато памъятныкив побилы». Вновь плацкарта в Ленинград. Только успел отвертеться от советской армии – израильская преподнесла сюрприз. С одной стороны приятно: за шесть дней размолотили кучу арабских армий. А с другой – теперь опять, наверное, фиг поступишь в институт. Поступил всё же! Правда, если б не лучеглазая красавица, Марина, то сейчас было бы неизвестно: устная физика – 5, устная математика – 5, а в письменной математике – решил все задания правильно, но в последнем, когда отпущенное время уже закончилось, я впопыхах написал неправильный ответ. Однако теперь поступил наверняка: простили ошибку! До сих пор я думал, что еврейки не бывает красавицами: слишком умные… Ан нет! В ней – и то, и другое. И бывают, видимо, также еврейки с тем, но без другого… Или без того и без другого… * * * Волны задницей прибоя Давят зыбкость берегов. Солнце раскалённо воет, Тучку светом проколов. И застывшим коромыслом Жрёт сверкающую синь Ослепительная птица… Жизнь – борьба, куда ни кинь. Опять общежитие. Опять четверо. «Старик» – двадцативосьмилетний студент, любящий выпить и «вслепую» легко выигрывающий у меня в шахматы, хотя я считал, что играю неплохо. Коля – не по годам задумчив. Основное положение – горизонтальное. Особенно, перед экзаменами, которые, по его мнению, нужно переждать, как пережидают осень или зиму. Толик – умён, высок, замкнут, с затаённым желанием «пробиться». Может на спор съесть за один присест девять эклеров. Ия – неруссконосый еврей, у которого, как выяснилось из походов на «подкормку» к родителям Марины, от смущения пропадают все мысли, и начинает жутко бурчать в животе (до такой степени, что однажды дядя Миля, отец Марины, подмигнув Марининой маме, тёте Зине, повёл меня прямо из-за стола в туалет). Ночью приходили две проститутки. Одна подошла к Старику, а другая ко мне, стащила с меня одеяло и спросила, как меня зовут. У меня страшно забурчало в животе… Потом Старик выяснил, что они ошиблись дверью: их пригласил Славик, красавец, сексуальная гордость института, владевший папой – секретарём обкома в Белоруссии. Старик пошёл их проводить и заодно, может, выпить. Утром он рассказывал, что «девочки» подрались из-за того, кто будет спать со Славиком, а кто с ним, Стариком. В результате обе спали со Славиком и остались довольны. |