Онлайн книга «Миссис По»
|
– Это для завтрашнего выступления? – Нет, это тебе. – Эдгар, тебе надо было поработать. Он игриво усмехнулся: – Прочти вслух. Я подавила вздох и, улыбаясь, начала: К той, чье имя заключено внутри Фантазия – для той, чей взор огнистый – тайна! (При нем нам кажется, что звезды Леды – дым.) Здесь встретиться дано, как будто бы случайно, В огне моих стихов, ей с именем своим. Кто всмотрится в слова, тот обретет в них чудо: Да, талисман живой! Да, дивный амулет! Хочу на сердце я его носить! Повсюду Ищите же! Стихи таят в себе ответ. О, горе, позабыть хоть слог один. Награда Тогда потеряна. А между тем дана Не тайна Гордия: рубить мечом не надо! Нет! С крайней жаждою вникайте в письмена! Страница, что теперь твой взор, горящий светом, Обходит медленно, уже таит в стихах Три слова сладостных, знакомых всем поэтам, Поэта имя то, великое в веках! И пусть обманчивы всегда все буквы (больно Сознаться), ах, пусть лгут, как Мендес Фердинанд, — Синоним истины тут звуки!.. Но довольно. Вам не понять ее – гирлянда из гирлянд. [79] Я остановилась, с трудом сдерживая выступившие у меня на глазах слезы счастья. – Ты только что назвал меня гирляндой? Он крепко поцеловал меня. – Да. – Прижав свою щеку к моей, он тоже устремил взгляд на листок со стихами. – Ты поняла, в чем тут секрет? – Эдгар, ты не должен тратить время на стихи с секретом. Тебе же завтра выступать! Он ткнул пальцем в начало первой строки: – Что это? – Буква «Ф», – нахмурившись, сказала я. – А во второй строке какая вторая буква? – «Р». – А в третьей – третья буква? – «Е». – Продолжай по тому же принципу. Что получается? Я пробежала глазами по строкам и засмеялась: – Мое имя. О, Эдгар! Но как же твое выступление? Он взял меня за руки. – Я бы лучше порезвился. – Я бы тоже, но… – Тсс, – шепнул он, целуя мои ладони, и продолжил с преувеличенным, насмешливым пафосом: – Мы живем во сне, а то, что происходит сейчас, – это сон во сне. [80] – Он потянулся ко мне и нежно прикусил мочку моего уха. – Теперь никто меня не разбудит. Я собираюсь заняться любовью с ангелом. Я подавила смешок. – Я чувствую себя виноватой, отрывая тебя от подготовки к выступлению. – Я всю жизнь ждал такого неземного счастья. Неужели ты думаешь, что теперь мне есть дело до лягушатников? – У нас еще будет время. А вот другой возможности выступить в лектории может и не представиться. Он стянул белую шелковую простыню, открывая мою наготу. – Я хочу этого? Или угодить лягушатникам? Как ты думаешь, что я выберу? Мы потянулись друг к другу, и наша игривая нежность скоро переросла в сладостное безумство. В тот день мы не покидали номер еще много часов. Я не знала, какую цену предстояло нам заплатить за эти райские часы. * * * Официант в Тремонт-хаус, пухлогубый, мрачный швейцарец, с приглушенным стуком поставил тарелку на плюшевую скатерть. В людном зале, где клубился дым от сигар и вдоль стен стояли кадки с пальмами, рыдала скрипка. Эдгар хмуро посмотрел на мое первое блюдо: – Это голубь? – Перепел. – А похоже на странствующего голубя. На юге их едят лишь рабы и бедняки. Мне тоже доводилось. – Это перепел. – Он не заметил, что именно я заказала, а сам выбрал самые дорогие блюда в меню, не обращая внимания ни на что, кроме цены. Стой самой минуты, как мы встретились с Эдгаром после его выступления в Бостонском лектории, он был погружен в собственные мысли. Предполагалось, что за ужином мы будем праздновать его победу. Сейчас Эдгар совершенно игнорировал огромный шмат жирного мраморного мяса, поставленный перед ним официантом с таким почтением, будто тот приносил жертву неведомому богу. – Если бы ты только видела, сколько презрения было на их лицах, – тихо сказал он. – На каждом обращенном ко мне лице. Они уже заранее ненавидели меня, бедного парня с Юга. Я почувствовала, что мне не следует ничего говорить, и вонзила вилку в беззащитную птичку на стоящей передо мной тарелке. На узорчатый фарфор потек золотистый сок. Эдгар покачал головой. – Я должен был прочитать это стихотворение. Оно прекрасно, одно из лучших написанных мною. Но, когда я увидел, как они жаждут моего провала, я просто не смог его прочесть. – Он посмотрел на свой стейк и вдруг бросился на него с ножом и вилкой, словно это был его злейший враг. Я спокойно спросила: – И что же ты прочел? – Я дал им то, чего они хотели. – Он отправил в рот кусок мяса. – Я прочел им «Аль Аарааф». Я опустила приборы. – Да-да, мою детскую поэму. Только я назвал ее «Звездный посланник», чтобы они думали, будто это нечто мистическое. Им же так нравится всякий мистический вздор. – Но почему? – с испуганным потрясением в голосе спросила я. – Чтобы посмотреть, могут ли они отличить детские вирши от творения мастера. Они это заслужили. Пригласили меня почитать им стихи, а потом заставили почти час ждать, пока закончит выступать Кушинг. [81] Как будто кому-то не наплевать на его чертово путешествие в Китай. Я-то думал, что буду гвоздем программы. Если бы знал, что они все так устроят, ни за что бы не согласился. – И как они реагировали? – Отсутствующе. Я как со стенкой разговаривал. Полагаю, отчасти в этом виноват Кушинг. Я чуть не уснул под его выступление, дожидаясь своей очереди. В свое время, будучи студенткой Лектория, я прослушала там не одно и не два утомительно длинных выступления. В конце таких лекций мы непременно хлопали – не из благодарности, а от облегчения, что все, наконец, закончилось. Аплодисментов удостаивались даже самые скучные ораторы, пусть это и было всего лишь равнодушное постукивание пальцев одной ладони о пальцы другой. Я даже представить себе не могла, как ошеломлены или обижены должны быть слушатели, чтобы не похлопать. |