Книга Дорогой притворщик, страница 15 – Николь Берд

– Бриксон, сэр. – Он вышел и затворил за собой дверь. Гейбриел сбросил халат и сел в ванну. Он так давно не мылся по-настоящему, а лишь окунался в ручье или пользовался старым тазом. Теплая вода, обволакивая его тело, создавала ощущение безопасности, давно им утраченное, надежности, в которой, как ему казалось, он не нуждался.

Гейбриел почувствовал, что может полностью расслабиться, чего не мог себе позволить ни в одной гостинице или спальне какой-нибудь доброжелательной продажной женщины. Здесь он был дома.

Какая нелепость, резко остановил он себя. Он не должен забывать об опасности. За стенами этого дома его поджидали враги, а в доме был умный, хотя и прекрасный, противник. Психея выставит его на улицу при первой же возможности.

Но Гейбриел не собирался уходить, пока не собирался.

Психея потратила целый час на то, чтобы написать короткие, но вежливые письма с отказами на приглашения и расправиться с большей частью почты. Неожиданная мысль заставила ее взглянуть на календарь.

О нет! Как она могла забыть? Она пошлет свои извинения. Нет, нет – это не выход. Психея, как в детстве, начала покусывать ноготь, затем, опомнившись, опустила руку. Ей придется снова поговорить с актером. Может быть, к этому времени он уже будет одет!

Она зашла в гостиную, но его там не оказалось. Она позвонила и вызвала Джоурса.

– Ты не знаешь, где этот… где мой жених?

Джоурс, несмотря на то что медленно двигался и медленно соображал, каким-то образом всегда знал, что происходит в доме.

– По-моему, он наверху в детской с мисс Цирцеей, госпожа.

Психея чуть не задохнулась. Какого черта?..

– Спасибо, Джоурс.

Дворецкий вышел, а Психея бросилась к лестнице. Ее невинная сестренка находится одна с этим человеком, о котором Психея ничего не знает, ничего, кроме того, что его наглость и неуважение к нанимателю не имеют границ. Этого она не могла допустить.

Насладившись ванной, Гейбриел облачился в вечерний костюм, смирившись с отсутствием нижнего белья. Такое случалось с ним и раньше. Он вспомнил, как однажды так поспешно покинул спальню некоей дамы, что едва успел набросить на себя верхнюю одежду. Муж дамы ломился в запертую дверь, сопровождая удары страшными угрозами расправиться с любым, кто окажется в спальне.

Сейчас его фрак и панталоны были почищены и отутюжены, а сам он после ванны и бритья чувствовал себя намного лучше. Он пригладил влажные волосы и задумался, чем бы заняться, перед тем как выйти из дома. Теперь, когда лакей был в безопасности, Гейбриел не торопился. Его вид не будет казаться таким странным, если он отложит свои дела на несколько часов. Ему нельзя привлекать к себе излишнее внимание.

Выйдя из своей комнаты, Синклер поднялся по лестнице и, открывая одну дверь за другой, обнаружил детскую. Младшая сестра его «хозяйки» стояла в дальнем углу комнаты перед мольбертом. Мольберт был установлен под высоким окном так, чтобы свет падал на холст. В Гейбриеле пробудилось любопытство. Он медленно двинулся вперед, девочка была увлечена работой, и он не хотел напугать ее.

– Еще раз здравствуй, – сказал он.

Цирцея взглянула на него, затем положила кисть и набросила на холст покрытую пятнами краски ткань.

– Здравствуй, – ответила девочка. – Ты ищешь Психею? Ее здесь нет.

– Нет, – сказал Гейбриел, поклонившись ей как взрослой. – Я пришел познакомиться с тобой.

– Зачем? – Она, не мигая, смотрела на него большими зелеными глазами. Цирцея нисколько не смутилась, чего он мог бы ожидать от ребенка ее возраста. Его заинтересовала эта необычная юная леди.

– Хотя бы из вежливости, ведь я – твой будущий зять. Неожиданно она улыбнулась, и ее лицо изменилось до неузнаваемости. Серьезное выражение исчезло, и Гейбриел увидел перед собой веселого и беззаботного ребенка. В ней, как и в старшей сестре, было что-то тайное, неразличимое с первого взгляда.

– А я знаю, что вся эта помолвка – обман, – понизив голос, сказала она. Гейбриел понял, что они не одни. В углу сидела немолодая женщина, занятая вязанием.

– Но это не значит, что я не должен быть вежливым, – возразил Гейбриел. – Нам надо делать вид, не забывать своей роли.

– Наверное, – согласилась девочка. – Это как в твоих пьесах?

– Верно. А, кроме того, ты такая необычная леди, что мне хочется познакомиться с тобой поближе.

Она на минуту задумалась, а затем кивнула.

– Не хочешь ли чаю? Его принесли мне, но я была слишком занята, не хотела упустить хорошее освещение.

– Прости, что помешал тебе. – Он одарил ее самой обаятельной из своих улыбок. Гейбриел ожидал, что она начнет вежливо возражать, но она пожала плечами, его чары явно на нее не действовали.

– Ничего, свет уже не так хорош.

Несколько обиженный, он подошел к старому круглому столу, где Цирцея уже разливала чай. Гейбриел расположился напротив нее, взял чашку с остывшим чаем и с интересом наблюдал за девочкой, чьи увлечения делали ее столь непохожей на обычных молодых мисс. Вместо модных нарядов, покупок и романтических мечтаний она была поглощена только своим искусством.

– Что же ты рисуешь? – вежливо поинтересовался он. Она, прищурив глаза, молча смотрела на него.

– Не говори, если не хочешь, – поспешно сказал Гейбриел.

– Если тебе действительно интересно… – Цирцея замолчала, внимательно наблюдая за ним, и, вероятно, удовлетворенная увиденным, продолжала: – В прошлом году я делала этюды французских деревень, когда была в Европе с Психеей и тетей. Мы пробыли там недолго, но я успела написать несколько акварелей, которыми почти довольна, и еще несколько пейзажей.

– Мне бы хотелось взглянуть на них, – сказал Гейбриел.

Цирцея не ответила.

– Хочешь миндального печенья? – Она подвинула к нему тарелку.

Гейбриел признал свое поражение и взял печенье.

– Так тебе нравятся акварели? Она вздохнула:

– Да, но мне бы очень хотелось попробовать писать маслом. Только если я буду учиться сама, это требует много времени, а мы не можем найти хорошего учителя. Видишь ли, молодые леди должны рисовать акварели, а масло – для серьезных художников. Живопись открывает большие возможности для самовыражения. Мистер Тернер пользовался вместо кисти мастихином, разве не интересно? Мне так хочется научиться. – Впервые в ее голосе послышалась грусть.

– Я понимаю, как это важно для тебя, – тихо сказал Гейбриел.

– Да, и мне хочется писать пейзажи, а не портреты или натюрморты. Знаешь, что сказал сэр Джошуа Рейнолдс?

Гейбриел не знал, но постарался сохранить заинтересованный вид.

– Что же?

– Он сказал, что живопись должна не копировать природу, а идеализировать ее. Он предпочитал исторические сюжеты, «возвышенный стиль», чтобы поднимать дух людей. Но лично я не понимаю, почему талантливо написанный пейзаж не может возвышать дух!