Книга Разбойник и леди Анна, страница 49 – Джин Уэстин

Эдвард так и не дождался, когда Анна поднимет свой бокал.

– А что, если это будет отродье Джона Гилберта, которому ни ты, ни король в подметки не годитесь?

Бросив пронзительный взгляд на слуг и кивком отпустив их, Эдвард вцепился в край банкетного стола своими изящными белыми пальцами так, что побелели костяшки, но тотчас же взял себя в руки и растянул свои тонкие губы в подобие улыбки, больше похожей на звериный оскал.

Наблюдая за ним, Анна пришла к выводу, что удовольствие от игры, которую он вел, было тем сильнее, чем более жестокой была игра.

– Итак, миледи, вы отдали свое целомудрие вору и разбойнику.

Он с силой сжал одну из новых серебряных вилок с намерением согнуть ее или даже сломать.

Анна смотрела на его застывшую улыбку, и кровь в ее жилах заледенела. Он отбросил вилку в сторону, и теперь его пальцы скользили по ножке бокала. Он с трудом сдерживал волнение. Ему необходимо ее содействие, иначе его план обменять ее на табачные плантации в Виргинии не сработает. Как ни ничтожна была ее власть, но она действовала всего несколько часов до свадьбы. Потом, когда она станет его женой, перейдет в полную его собственность.

– Эдвард, – тихо произнесла Анна, – я сделаю все, чего бы ты ни потребовал.

Он усмехнулся и принялся теребить кружева на запястьях.

– Из любви ко мне, моя дорогая? – спросил он. – Помнится, когда-то я был тобой любим.

– И ты предал мою любовь и дружбу моего отца, – ответила Анна.

Он слегка наклонил голову, и улыбка его стала печальной, но это было притворством.

– Ты всегда слишком строго судила меня.

Проигнорировав его замечание, Анна направила беседу в нужное для нее русло.

– Клянусь тебе, что сделаю, что ты захочешь, в том числе и покорюсь его величеству и буду вести себя так, что он и не заподозрит, до чего мне ненавистны его прикосновения. А потом, когда ты получишь желаемое, клянусь честно рожать твоих детей. Не сомневаюсь, после этого ты не станешь меня беспокоить и предпочтешь иные удовольствия.

Она осушила свой бокал и поставила его на стол. Сохраняя ледяное спокойствие, эта новая бескровная Анна Гаскойн, женщина, лишенная чувств, едва ли могла собой восхищаться.

Эдвард некоторое время смотрел на нее изучающе, а потом зааплодировал ей.

– Теперь я понимаю, моя дорогая Анна, почему мужчины находят тебя столь пленительной. Изображать из себя жертву нынче вышло из моды, так же, как изображать из себя скромницу.

Эдвард с сомнением покачал головой:

– Но я опасаюсь, что в этом внезапном женском смирении, которое проявилось впервые, кроется что-то еще. Умоляю тебя, разуверь меня, скажи, что я ошибаюсь, и отдай мне себя из любви ко мне.

Анна выпрямилась на стуле:

– Я пытаюсь обменять свою жизнь на жизнь Джона Гилберта. Позволь ему жить, жить по-человечески полной жизнью, и я обещаю тебе все, о чем ты мечтал.

– Я в любом случае все это получу.

– Не стоит меня недооценивать, милорд. Я уже не та простодушная девушка, какой была прежде. Я знаю, что король любит женщин и испорчен своими королевскими привилегиями, но нельзя считать его совсем беспринципным. Я расскажу ему свою историю, запинаясь и заливаясь слезами. Откровения на подушке – сильное оружие в руках умной и хитрой женщины.

Анна слышала эти слова из уст графини Каслмейн. Именно так она поступала.

Уэверби смущенно заерзал:

– Король поверит мне.

– Возможно, хотя прежде король прислушивался в первую очередь к голосу страсти. Милорд, как вам отлично известно, и от этого будет зависеть успех вашего плана.

Анна улыбнулась, уверенная, что не ошибается в своих расчетах.

– Стоит ли рисковать всем ради сомнительного удовольствия убить разбойника? Вы каждый день можете любоваться на Тайберне казнью через повешение.

– Но не этого особого плута, оставившего меня голым в Сент-Джеймс-парке и поднявшего на смех перед двором и лондонской чернью. За это он заплатит двойную цену, нет, тройную!

Прежде чем продолжить свою речь, граф сделал большой глоток вина.

– Считаете меня таким дураком, чтобы я его выпустил, а он снова похитил вас у меня? Да? Я не забыл, что воровство – его ремесло и что он славится своим умением воровать.

– В таком случае отправьте его в колонии, чтобы он никогда не вернулся.

Уэверби осклабился:

– Вы так печетесь об этом мошеннике, ваша милость, это едва ли делает вам честь.

Он осушил свой бокал и снова наполнил его, расплескав на скатерть вино.

Вошел слуга и что-то прошептал лорду Уэверби на ухо.

– Да, – со смехом сказал Эдвард, – непременно. Пусть миледи позабавится.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и в комнату вошел смущенный Филиберт Уиндем. Эдвард сидел почти на уровне роста молодого коротышки и, кажется, получал удовольствие от визита своего приземистого посетителя.

Филиберт посмотрел на Анну, и кровь бросилась ему в лицо, однако он не попытался скрыть от нее свое смущение.

Лорд Уэверби открыл кошель, извлек из него монеты и стопкой разложил их на столе.

– Миледи Анна, это тот самый прекрасный молодой человек, который помог мне спасти вас. Вы обязаны ему тем, что вернулись в мои любящие объятия. Не угодно ли вам поблагодарить его?

Голос Анны был тихим, в нем не прозвучало досады, когда она заговорила, потому что ей было жаль докторского сына. Он позволил страху и зависти управлять своей совестью и теперь из-за этого будет всю жизнь мучиться.

– Нет слов, чтобы выразить чувства, которые я испытываю благодаря его действиям.

С каменным лицом Филиберт принял от графа золотые гинеи и, не проронив ни слова, не отдав положенного любезного поклона, вышел из комнаты.

– На время вы меня выбили из колеи, Анна, – сказал Эдвард. – Бог свидетель, не могу понять, как вы действуете на мужчин. Этот юноша в одно мгновение разбогател, но выглядел так, будто его приговорили к испанским галерам. Если вы в такой степени затрагиваете добрые чувства мужчин, вам просто цены нет. – Уэверби весело рассмеялся, что было ему несвойственно. – Я заставлю вас умиротворять всех моих кредиторов.

Голос Анны обрел твердость и силу:

– Если вы меня так высоко цените, примите мое предложение. Жизнь Джона за мою.

Продолжая пристально смотреть в глаза Эдварда, она вытащила из-за корсажа свой итальянский кинжал и приставила его острие к левой груди так, чтобы Эдвард мог его видеть.

– Сейчас не время для шуток, Анна, – сказал Эдвард. Анна ничего не ответила, но продолжала смотреть на него.