Книга Семейка Лампри. Танцующий лакей, страница 3 – Найо Марш

У него вошло в привычку вести доверительные беседы с Робертой. Он обсуждал с ней своих приятелей, а иногда и любовные увлечения. К двадцати годам Генри успел влюбиться три раза, правда, не очень сильно. И разумеется, они много говорили о его семье.

В тот самый день, когда над Лампри нависла серьезная угроза разорения, Генри и Роберта, гуляя по пологому, поросшему невысоким кустарником склону, вышли на небольшую поляну. За их спинами высились горы, а впереди на сорок миль простиралась долина.

— Посмотри, какая кругом красота, — проговорила Роберта, опускаясь на мягкую траву.

— Действительно красиво, — сдержанно отозвался Генри, присаживаясь рядом.

— Но в Англии все красивее?

Он улыбнулся:

— Конечно. Ведь Англия моя родина.

— Если бы я оказалась там, то, наверное, тоже скучала бы по Новой Зеландии, — согласилась девушка.

— Наверное. — Генри помолчал. — Мы, кажется, опять на мели.

— Что? — Роберта подняла брови.

— Да. И на этот раз, видимо, серьезно. — Он закинул голову, вглядываясь в небо. — Ну что мы за люди? Живем на то, что падает с неба, и думаем: так будет всегда.

— Твоя мама говорила, что собирается завести птицеферму, — заметила Роберта.

Генри усмехнулся:

— Они разные прожекты строят. Папа с мамой. Но я тебе скажу, чем все это закончится. Мы обустроим ферму, вложим туда кучу денег, полгода посуетимся, а потом энтузиазм пойдет на убыль. И мы наймем кого-нибудь, чтобы работал за нас. В результате еще сильнее залезем в долги.

— Так скажи им это.

— Понимаешь, не могу. — Генри махнул рукой. — Я ведь такой же, как они. Ничем не отличаюсь. — Он посмотрел на нее. — Скажи, Робин, что ты о нас думаешь? Только честно. Ты ведь мудрая не по годам. Мы совсем безнадежны?

— Я вас всех люблю! — произнесла Роберта с жаром.

— Это хорошо, но хотелось бы услышать от тебя беспристрастное суждение. Что нам делать? Например, что делать мне?

— Поискать работу.

— Какую? Где тут есть работа для меня, в Новой Зеландии? Да и вообще где-либо.

— Тебе надо овладеть какой-нибудь профессией.

— Опять же, какой?

— Какой, какой… той, что тебе по душе.

— В том-то и дело, что мне ничего не подходит. Доктором я стать не могу — мутит от вида крови, в спорах быстро завожусь, так что и адвокатом стать не получится. Священник из меня тоже не выйдет.

— Может, займешься бизнесом?

— Каким? Разводить овец?

— Не обязательно. Есть много других занятий.

— Нам не следовало сюда приезжать, вот что я скажу.

— А зачем вы это сделали?

— Захотели начать новую жизнь, наверное. Меня они, во всяком случае, не спрашивали. Я ведь тогда учился в Итоне.

— Так возвращайтесь в Англию.

Генри пожал плечами:

— Это случится, только когда умрет дядя Гэбриэл. И то, если тетя В. не обзаведется детьми.

— А разве такое может случиться? — удивилась Роберта. — Мне казалось, что она не в том возрасте.

— Не в том, конечно, но от них всего можно ожидать. Честно говоря, иногда я жалею, что не могу навлечь на него смерть с помощью заклинаний. Как в культе вуду.

— Генри! Тебя страшно слушать.

— Моя дорогая, ты его просто не знаешь. Это мерзейший старик. Мерзейший. Вот такой у отца брат. Злой скряга и вообще противный. У них были еще два брата, младше его и старше папы, но погибли на войне. Судя по рассказам, симпатичные люди. Так вот, их давно нет, а этот тип до сих пор коптит небо.

— А что у него за титул?

— О, тут все непросто. Дядя Г. — маркиз Вузервуд и Рун. При жизни дедушки он был просто лорд Рун, или граф Рун. Такой титул у старшего сына, понимаешь? А папа в семье — младший сын.

— Значит, после смерти дяди Г. твой папа станет лордом Вузервудом, а ты лордом Руном?

— Да, так оно и будет, если этот старый козел когда-нибудь отбросит копыта.

— Вот тогда у тебя и появится работа. Заседать в палате лордов.

— Нет, это дело для моего бедного папочки. Он внесет какой-нибудь законопроект, если у них там это принято. Мне казалось, что пэры призваны налагать на все запреты. Впрочем, не знаю.

— То есть стать политиком ты тоже не хочешь?

— Нет, — с грустью отозвался Генри и задумчиво посмотрел на Роберту. — Единственное, к чему у меня есть склонность, — это кропать никому не нужные стишки и бить по мячу в крикете. И то, и другое у меня получается плохо. Еще я обожаю наряжаться в карнавальные одежды и лицедействовать. Ну, знаешь, смешные фальшивые носы, бороды и все такое. У нас это всем нравится, даже папе. Поэтому и на сцену мне тоже дорога закрыта. Придется, видимо, искать какую-нибудь богатую наследницу поуродливее и пытаться завоевать ее сердце. Боюсь, что симпатичную мне увлечь не удастся.

— Боже, к чему такое самоуничижение!

— Увы, это правда, Робин. Мы все никуда не годимся. Просто какие-то музейные экспонаты, пережитки прошлого. Живи мы на два поколения раньше — и не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Кто-то избрал бы военную карьеру, кто-то занялся политикой. И жили бы мы в больших поместьях. Младшие сыновья получали бы то, что им положено, и тоже бы не тужили. А если бы кто и скатился на дно, его бы непременно вытащил глава семьи. Все было бы решено за нас с момента рождения. — Генри замолк, уныло качнул головой и продолжил: — А теперь что ты видишь? Отец — симпатичный бездельник. Таким, наверное, оказался бы и я, если б водились деньги. Беда в том, что мы продолжаем вести себя так, будто они у нас действительно есть. Стыдно смотреть на все это, но мы непреклонны. Жертвы наследственной схемы поведения.

— А что это такое?

— Сам не знаю, но звучит основательно.

— Мне кажется, ты сгущаешь краски.

Генри вздохнул:

— Нет, Робин, все так и есть. И долго нам не продержаться. Очень скоро, когда разлетятся последние деньги, каждому придется оправдывать свое существование. Каким-то образом начать зарабатывать на хлеб. Выживут только те, у кого хватит мозгов и энергии, но им придется пройти длинный путь. Говорят, работу в Сити легче найти, если имитировать аристократический выговор и заявить, что закончил престижную школу. Чепуха. Тебя в момент раскусят, как только начнешь что-то делать.

— Но у тебя-то с образованием все в порядке.

Генри махнул рукой:

— Какое там в порядке. Нас готовили к чему угодно, только не к добросовестному труду.

— Мне кажется, ты не прав.

Генри снова вздохнул:

— Рад бы ошибиться, но нужно смотреть правде в глаза.