Книга Тайна острова Матуа, страница 47 – Владимир Макарычев

Николая испугало сопоставление фактов. Неисправность в ходе боя артустановки, за такое можно запросто пойти под суд. Он с опаской всмотрелся в печатку на пальце с рисунком пчелы. Причудилось вещее напоминание из далекого прошлого, когда его вероятный родственник, подпоручик корпуса штурманов Дмитрий Орлов, в далеком 1830 году влюбленный в жену Охотского жандарма, совершил преступление. Николай растерянно всматривался в пчелиный силуэт. Сквозь его мерцающий отблеск показалось красномордое лицо подполковника. Угрожающее и злое. Так же неожиданно картинка поменялась, и его место занял образ ласково улыбающейся женщины. То была Марина.

«На самом деле, история повторяется дважды, сначала в виде трагедии, затем в виде фарса. Тогда убийство, а сегодня оскорбление. И в том и другом случае себе приносим страдания, да еще другому, униженному тобой человеку. Род у меня, видно, такой невезучий — досаждала обидная мысль. Но тут сработал механизм защиты, найдя все объясняющий ответ: — От человека не зависит ход событий: никто не знает дату своего рождения и смерти.

Именно в эту минуту Николай решился при первой же встрече предложить Марине выйти за него замуж, а с ее бывшим мужем поговорить по душам. Найти примирение. «Худой мир лучше доброй войны»! [45]

Стремительное развитие событий отодвинули мирные планы капитан-лейтенанта Баранова. По трансляции прозвучала команда: «Вахтенной и дежурной службам заступить по-походному». Небольшой перерыв с треском в динамике, и новая команда: «По местам стоять, с якоря сниматься».

Поздним октябрьским вечером корабль наконец-то держал курс домой, на тридцать третий причал Владивостока.

Моряков встречали вечерние немигающие огни города, вытянувшиеся вдоль побережья светящейся изгибающейся цепочкой. Город и люди в нем походили на муравейник, большой и угрожающе гудящий. Единственный маяк, мерцая особым красным светом, казалось, думал о приближающем корабле. Заботился о его безопасности. Ложное ощущение мира проходит быстро, как скоротечный морской бой.

Не успели пришвартоваться, командира вызвали в штаб флота, расположенный через дорогу. Долго он там не задержался и вернулся к вечернему чаю, в десять часов вечера. Офицеры уже знали о рождении дочери и ожидали командира с огромным праздничным пирогом посередине стола. Каждому хотелось сделать хоть что-то приятное любимому начальнику. Втайне переживали за вызов в штаб, понимая, какую опасность для них это представляет. Никто не знал и об оценке их действий, особенно за морской бой. Подобные случаи на флоте происходят в мирное время крайне редко. Каждое несанкционированное свыше применение боевого оружия влечет долгие разборки, как правило, с судебным исходом. По тревожным лицам офицеров можно было понять: все прочитали в «Морском сборнике» историческую статью Шигина о политических репрессиях к военным и ожидали самого худшего, тем более все информационные каналы протрубили о срыве сделки по продаже американцам русского острова Матуа. Одни с сожалением, другие с восторгом! Сходились мнения лишь в причинах краха «сделки века». Виной «позора» считали агрессию военного российского корабля к американскому судну и таинственные находки на том самом необитаемом острове.

Наконец появился Куринов. Командир вбежал в кают-компанию с видом бегуна, который пробежал 42 км до Афин, чтобы сообщить о победе при марафоне. В порывистых движениях чувствовалось необычно приподнятое настроение. Оживились и офицеры. Папута с гордостью матадора, завалившего быка, поставил на стол отваренных крабов. Офицеры с недоумением разглядывали несъедобные тушки, пытаясь найти мясистые клешни, но Папута по своей глупости отдал их доктору. Федор Казимирович, воспользовавшись наивностью корабельного химика, не упустил случая пошутить: «Папуте вершки, а мне корешки». Но моряки не оценили его шутки. Бескорыстный поступок Папуты в любом случае внушал уважение.

— Не будет берега, снова на корабль, — ошарашил ожидающих неминуемого наказания офицеров Куринов. Разглядев тень недовольства на их лицах, пояснил: — Назначают командиром большого противолодочного корабля «Патрокл».

— Вместо Брайтинга, — за всех удивился «психолог». Офицеры давно накапливали недовольство по поводу стремительной карьеры бывшего американского подданного на Тихоокеанском флоте, но противостоять тому не имели возможности. Обсуждение действий старших начальников всегда строго каралось в русском флоте.

— Брайтинга назначают командиром бригады вспомогательных судов, — пояснил Куринов.

— Товарищ командир, — неожиданно прервал его Баранов, — с рождением дочери! — И, подняв стакан с яблочным соком, произнес: — За непокобелимых!

Обстановка разрядилась, субординация нарушилась. Все наперебой что-то говорили командиру, а он, смущенно и радостно улыбаясь, слушал искренние слова боевых помощников. Прожевав кусок вкусного пирога, он предупредительно поднял руку, призывая к молчанию. Постепенно народ угомонился.

— Давайте о вас. Во-первых, благодарность экипажу за профессиональные действия по пресечению нарушения государственной границы просил передать командующий. Во-вторых, список новых назначений услышите завтра. Вместо нынешнего министра обороны назначат начальника Генерального штаба.

— Старпом! — повернулся Куринов к Чугунову.

— Здесь я, Иван Сергеевич! — отозвался тот срывающимся от волнения голосом.

— Готовьтесь принимать командование кораблем.

— Есть! — уверенно и громко отчеканил Чугунов. В голосе его чувствовалась благодарность, но он пока не мог поверить в свое назначение, о котором мечтал с курсантской скамьи.

А Куринов, обведя глазами затихших офицеров, продолжил выдавать награды:

— К досрочному воинскому званию капитан-лейтенант представлены штурман корабля и командир минно-торпедной боевой части, наш психолог нештатный.

Кают-компания взорвалась приветственными овациями.

— Далее, к государственной награде представляется старшина второй статьи Смирнов, командир отделения сигнальщиков.

Баранов заерзал на стуле. Его не назвали и несправедливо обошли в поощрении! А ведь именно благодаря его действиям названные люди получили чины и награды. Уже выходя из кают-компании, Куринов объявил:

— Завтра наша очередь дежурного подразделения по военному гарнизону. Выделяем утром почетный эскорт для отдания последних воинских почестей. Старшим назначаю капитан-лейтенанта Баранова. Впрочем, зайдите ко мне.

Не понимая причин, держа обиду на непризнание публично его заслуг, Николай последовал за командиром. В капитанской каюте с последнего ее посещения перед сходом на берег, казалось, ничего не изменилось. Приглядевшись, он заметил новую деталь интерьера, на переборке в коричневой рамке висела фотография «золотой пластины» на фоне острова.

Куринов приоткрыл пластмассовый «барашек» иллюминатора и закурил. Фотографию обволокло дымом, отчего создавалось впечатление горящего острова. Баранов вспомнил, как, находясь в шлюпке, убывающей на корабль, обернулся на звук выстрела, а это, оказывается, задымил оживший вулкан. Стало как-то не по себе, к тому же он представил утреннюю процедуру воинского прощания с неизвестным покойником. Куринов заметил его тревогу и загадочно проговорил: