Книга Картина с кляксой, страница 29 – Валерий Гусев

– Алексей, воспитанный человек узнается в первую очередь по тому, как он ведет себя за столом. Он не хлюпает, не чавкает, не жадничает. Он аккуратен. Знаешь, как говорил Чехов?

– Кому говорил? Вам?

– Почему только мне? Всем. Он говорил… – Тетя Зина закатила глаза к потолку. – Он говорил, что хорошее воспитание не в том, чтобы не пролить соус на скатерть, а…

– Знаю! – воспитанно перебил ее Алешка. – А в том, чтобы это сделал кто-нибудь другой. – И он опять застучал ложкой в тарелке.

Тетя Зина сдержала смешок, но не удержалась от очередного замечания:

– И что ты там скрябаешь?

– Фрикабельки ищу, – признался Алешка.

– Не выйдет, – призналась тетя Зина. – Они разварились до неузнаваемости. Хотите добавки?

– Лучше вы нам поиграйте, – честно ответил Алешка. – Что-нибудь испанское или заграничное.

– Я сегодня не в голосе. – Тетя Зина вздохнула и покачала головой.

– А петь не обязательно, – уточнил Алешка. – Главное – по струнам побренчать.

Тетя Зина оживилась:

– А хочешь, я научу тебя на гитаре играть? Прекрасная идея! Я буду петь, ты будешь аккомпанировать! Мы будем давать концерты! – Тетя Зина сорвалась с места и сорвала со стены гитару. – Держи!

Но урок не получился. В окно кто-то постучал, и за окном мелькнули белая борода и загорелая лысина.

Тетя Зина бросила гитару на тахту, вышла и быстро вернулась с возмущенным смехом:

– Дед Строганов совсем спятил! Вы знаете, что он мне предложил?

– Руку и сердце? – спросил Алешка.

– Если бы! – Тетя Зина фыркнула, как лошадь на водопое. – Он предложил мне…

– Гроб, – ляпнул Алешка.

У тети Зины глаза превратились в блюдца.

– А ты откуда знаешь?

– У него распродажа. Со скидками. Купите, теть Зин. Может, когда-нибудь пригодится. Пусть постоит, на терраске.

– Воспитанный человек, – прошипела бедная тетя Зина, – не бывает таким бестактным! Все вашей маме скажу!

– Лучше папе, – вздохнул Алешка. – У него рука тверже. – И без всякого перехода: – А компот будет?

– А вот и не будет!

– Спасибо за обед. Все было очень вкусно. Особенно фрикабельки в компоте.

– Ты где шлялся? – маминым голосом спросил я Алешку, когда мы вышли на улицу.

– Западню проверял. – Он небрежно пожал плечами. – Чтоб созрела. Мне, Дим, эта история давно надоела. Все тут ясно и понятно. Скоро такое начнется! – Он приостановился. – Но ничего – оно быстро кончится. Западня готова, приманка есть. Зайдем в магазин? Поесть чего-нибудь купим.

А в магазине, похоже, уже что-то началось. Продавщица тетя Лида и покупательница, суматошная тетка Полинка, – локти на прилавке, голова к голове – что-то бурно обсуждали.

– Как есть рехнулся! – на всю улицу шептала Полинка. – Он и в молодости недотепа был, все палочки ножичком строгал, а тут уж вовсе сбрендил.

– Да ты что? – со жгучим интересом ужасалась продавщица.

– Покликал от калитки. Выхожу – батюшки! Стоит с тележкой, а на тележке – гроб!

– Пустой? – ахнула тетя Лида.

– А я знаю? Не заглядывала. Говорит: купи на всякий случай. Могу в кредит, по-соседски. Ну, я его и намылила, по лысине.

– Поленом? – обрадовалась тетя Лида.

– Если бы! Под рукой не оказалось, веником.

– Ишь чего удумал! Гроба раздавать!

– А я бы взял, – вставил и свое слово Алешка. – Лодку бы из него сделал. Или подарил кому-нибудь. На день рождения.

– Тьфу! – Обе азартно плюнули. – А еще городской! Ты лучше скажи, раз такой умный: он что, дурак?

– Он за границу собрался, – сказал Алешка. – На ПМЖ. Продукцию реализует. Чтоб на билет до Европы хватило.

– Вот пущай их туда и везет.

– Там своих хватает, – сказал я.

– Не скажи, – возразил Алешка. – Там таких не водится.

– Идите отсюда, – сказала продавщица тетя Лида. – И без вас неуютно. Всю ночь буду гробами торговать.

На улице Алешка захихикал. Он один так умел – хитренько и… простодушно.

– Ты чего? – спросил я с подозрением – не надо мной ли хихикает?

– Эх, Дим, если бы они кое-что знали, они бы за этими гробами в очереди бы дрались.

И все! Повернулся и пошел. Бросив через плечо:

– Иди в музей, на вахту. А то поздно будет. И количество не перейдет в качество.

Вот в этот день в музее и сработала формула «количество – качество». А заодно и «яйца курицу не учат». Еще как учат-то! Словом, мое количественное хождение по старинным залам воплотилось наконец в качественный облик. Довольно весомый такой.

Сначала на улице послышался ржавый скрип тормозов, а за ним – глухой стук. Я выглянул в окно: на газон влезла облезлая малолитражка, опрокинув информационный щит музея, который очень красиво оформил студент Истомин и заключил в резную рамочку дед Строганов. Из машины выкатился плотный колобок и вкатился в музей. Парень такой – весь круглый, как крепко сжатый кулак, и веселый, как легкомысленный воробей на помойке. Покатился по залам со всякими дурацкими хиханьками:

– А это картина? Что, в натуре, десять лет рисовал? Во тормоз! Сфоткал бы эту лужу – все красившее, чем мазня кисточкой. Карета, блин! Не, ну в натуре, не «мерс»! – Покатился дальше и наткнулся на бедную тетю Липу. – Слышь, тетка, у вас тут, в богадельне вашей, один дед левачил – для картинок рамочки строгал, живой еще? Покажь мне его.

Тетя Липа уже немного покачивалась перед обмороком, побледнев и затуманив очки непрошеной слезой. А этот Колобок, сияя круглой масленой рожей, смотрел на нее снизу вверх и нахально чирикал:

– Чего задумалась, клюшка? Влюбилась, что ли? А ты ничего. Только я очкастых не люблю – зануды, много о себе понимают.

У меня вышло из берегов жгучее желание снять со стены саблю – даже ладонь зачесалась. Но я, к счастью (или к сожалению), не успел. Тетя Липа, ровесница Олимпиады, взмахнула указкой и обрушила ее со всего размаха на круглую дурную голову. Послышался резкий хруст в мирной тишине музейных залов. Но это хрустнула не башка наглого хулигана, а переломилась об нее указка.

Колобок и глазом не моргнул:

– Ты че, тетка, ваще? Я, между прочим, за билет бабки выложил. Давай жалобную книгу! И компенсацию за физический ущерб.

Положение становилось угрожающим. Немногочисленные посетители, привлеченные скандалом, окружили Колобка и тетю Липу, подоспела и тетя Клава, нацелила на парня свою мокрую швабру.

– В чем дело, господа? – зашелестела, выйдя из своего кабинета, Анна Павловна. – Вы все-таки не на рынке.