Книга Гипнотизер, страница 48 – Барбара Эвинг

— Миссис Спунс потеряла память, — объяснила дочери Корделия. — Она была такой доброй и чудесной женщиной, да и сейчас не доставляет нам особых хлопот, но вот только когда она слышит голоса гостей, то снимает с себя одежду, словно желает нарядиться к ужину. Конечно, она не помнит ничего из наших наставлений. В последний раз Рилли пыталась убедить ее сидеть одетой, уверяя, что иначе оставит без работы портных — на что тогда те будут жить? Миссис Спунс всегда отличалась добросердечностью.

Гвенлиам улыбнулась. И Корделия ответила ей такой же улыбкой, хотя сердце ее разрывалось от боли: улыбка дочери напомнила ей тетю Хестер, Гвенлиам и Хестер словно слились воедино.

А затем Гвенлиам сказала:

— А ты действительно гипнотизер, как указано на двери? И почему ты называешь себя мисс Престон?

В этот момент появилась Регина с садовником, держа в руках охапку хризантем.

— Черт побери, ей удалось выскользнуть, — извиняясь, произнесла она. — Я собирала цветы для комнат.

— Это… — Корделия запнулась. — Это моя дочь Гвенлиам, Регина.

Старое морщинистое лицо Регины, которое было почти не видно за букетом цветов, озарилось улыбкой:

— Святые небеса! Какая милая и красивая девушка! Если вы собираетесь отправиться на площадь Блумсбери, будьте осторожны: там разгуливает убийца.

И, выдав свое обычное предупреждение, она отправилась прочь, последовав за садовником. Корделия только могла себе представить, какими странными показались Гвенлиам обитатели ее дома.

— Убийца?

— Я не думаю. Регина видит убийц повсюду, на каждом углу, на каждой улице! Это ее хобби!

В глазах девушки отразилась тысяча невысказанных вопросов. Внезапно они услышали, как залаяла собака.

— Я должна возвращаться, — вдруг вспомнила Гвенлиам. — Меня будут искать, мне нельзя быть одной. Они не знают, где я. Герцог очень строг, а уже поздний час.

Казалось, что грозная птица взмахнула темным крылом, спугнув ангела.

— Я составлю тебе компанию хотя бы до Мэйфера.

На улице Корделия окликнула извозчика. Женщины сидели в экипаже, на них обрушилась холодная темнота. Они держали друг друга за руки, намеренно не заговаривая о том, что больше всего беспокоило их. Они проезжали по дороге, освещенной фонарями, и свет выхватывал из темноты белые усталые лица.

— Ты могла бы вернуться? — прошептала Гвенлиам так, словно только что произнесла нечто запретное.

— Нет, Гвенни, — ответила Корделия, позволив себе назвать дочь ее детским именем. — Ты знаешь, что я ни за что не смогла бы вернуться.

— Ты могла бы жить с нами? В конце концов, ты же моя мама!

Корделия была поражена. Они подъезжали к самой роскошной площади в Лондоне. Надо было что-то предпринять. Она постучала по крыше экипажа, и он резко остановился. Она ощутила внутреннее сопротивление дочери, ее нежелание преодолеть оставшийся путь до столь хорошо знакомого им обеим дома. Зимняя темнота окутывала Лондон, и Корделия обратилась к дочери, заговорив с ней торопливым низким голосом. Она должна была сказать это здесь и сейчас.

— Я никогда не смогла бы дать вам то, что дал Эллис. Ты должна понять то, чего не понимала я в твоем возрасте. Мир разделен не на богатых и бедных, а на респектабельных и нереспектабельных людей. Это самая глубокая пропасть, о существовании которой я не желала знать. Я не понимала, что причинила вам огромный вред своим нежеланием знать правду жизни.

Она выдыхала облачка пара, которые принимали причудливые формы на морозном воздухе.

— Я была актрисой и дочерью актрисы. Если бы ты жила со мной, если бы я делила с вами жизнь, ты ни за что не заняла бы теперешнего положения в свете.

— Я жила вместе с тобой до семи лет! И никогда не была так счастлива, как в те годы.

Девушка была потрясена услышанным.

— Но мы были лишены ощущения безопасности. Я не понимала этого тогда. Безопасность и стабильность — вот что дает нам уважение. Только потому, что твое положение дает тебе и то, и другое, ты не понимаешь всей важности проблемы. Тебе следует остаться с теми, кто представляет твой мир. Но… — Корделия заметила, как девушка переменилась в лице. — Я всегда буду с тобой. У меня есть деньги, и я думаю, что сумею быть тебе полезной, не привлекая к себе внимания людей. О Гвенни, ты должна держаться за ту жизнь, к которой так страстно стремились моя мать, моя тетя и я сама.

Она взяла дочь за руку и отвела на площадь Гросвенор, угол которой ярко освещался фонарями.

И тут она ощутила, что запас ее мужества иссяк и силы покинули ее. Она не могла сдержать себя.

— Вы все здесь сейчас? — спросила Корделия.

На лице Гвенлиам не отразилось ничего, кроме усталости.

— Да, мы все здесь.

Корделия не могла не уточнить:

— И Морган?

— И Морган. Манон выходит замуж за герцога Трента. Это очень выгодная партия, как все вокруг о ней говорят, в пятницу состоится пышное торжество. Церемония запланирована в часовне Вестминстера. Понимаешь, — голос Гвенлиам, как и ее лицо, не выражал никаких эмоций, — у нашей мачехи не могло быть детей. А это означает, что мы в конце концов пригодились. Морган — законный наследник.

«Они ни за что не должны узнать правду. Я не имею права разрушить их судьбы».

— Этот герцог Трент… Он подходящая партия для Манон? Он хороший человек? Манон любит его?

Гвенлиам повернула свое бледное лицо к матери.

— Она любит Лондон. Она счастлива здесь.

«Она добавит еще что-нибудь? Но Манон счастлива».

Огромный дом на углу площади казался угрожающим. Гвенлиам остановилась.

— Мы на месте, — дрожащим голосом вымолвила она. — Это тот самый дом.

— Я знаю, — резко отозвалась Корделия.

Они не обсуждали будущее, не говорили о том, как им быть дальше. Они просто стояли, глядя друг на друга и дрожа от волнения. Корделия взглянула на запретный для нее дом, за порогом которого находились ее дети.

— Посмотри, — сказала Гвенлиам, указав на яркую полную луну. — Это твоя луна.

Она увидела, как ее мать на мгновение закрыла глаза, словно была не в силах вынести вида этого дома. А затем Гвенлиам торопливо произнесла:

— Это все неправильно. Я всегда знала, что ты жива. Сначала они забрали нас. А потом сказали, что сделали это потому, что ты умерла в Лондоне, пока была там с нашим отцом. Но я знала, что к тому времени, когда нас увозили из замка, ты не могла еще добраться до Лондона. — Она вздохнула. — Ты не должна меня ни о чем просить. Я намерена открыть все отцу. Я признаюсь ему, что видела тебя, и спрошу, почему он обманул нас, сказав, что ты умерла.

Корделия схватила дочь за руку и притянула к себе. Превозмогая боль, она с жаром проговорила: