Книга Грешный любовник, страница 74 – Джулия Росс

– Не знаю, – она. – Вероятно, нужно снять еще один слой.

Еще один слой. Он стянул с себя штаны в обмен на ее корсет. В результате Дав остался совершенно обнаженным, в то время как на ней еще оставалась короткая белая сорочка. Тонкая, прозрачная сорочка скользила по ее бедрам и груди, как свет, пляшущий по поверхности воды, отчего она казалась самой невинностью.

За едой и в промежутках между занятиями любовью они говорили об искусстве, философии, литературе. Позже, когда он, в очередной раз отдышавшись, снова принялся за свои рассказы, она тоже начала кое-что рассказывать в ответ. Короткие истории из ее детства в Англии, которое она помнила смутно. Потом бегство ее семьи в Италию. Девичество в Италии, где лето бывает долгим и жарким, а зимой всего лишь прохладно. Она обучалась у итальянских монахинь и у частных учителей и полагала, как все молоденькие девушки, что вырастет, удачно выйдет замуж и будет рожать детей.

Она не рассказала ему ничего такого, что могло бы обличить ее, ничего из ее «другого прошлого», которое Таннер Бринк также с большим усердием скрывал от него, но все равно ее рассказы помогли ему очень многое понять.

– Я никогда и не думала, что снова смогу увидеть Англию, хотя в некотором смысле Англия всегда оставалась для меня своего рода землей обетованной, – говорила она. – Моя мать так никогда и не смогла забыть родину, равно как и принять Италию. Она все время говорила об английских розах и лесах, словно нигде в мире больше нет ни роз, ни лесов.

– Так что ты вернулась домой.

– Домой?! – отозвалась она. – Господи! Что за странная идея! Нет у меня никакого дома.

– Ты так говоришь, потому что в Англии ничего, кроме Лондона, не видела, да еще зимой, и такой гадкой зимой. Вот весной я покажу тебе...

– Весной меня здесь уже не будет, – перебила она его. – Я успею предать тебя задолго до наступления весны.

Однако ночью они, вымытые, наевшиеся и пресытившиеся любовью, уснули вместе в его постели, уютно прижавшись друг к другу. И ни одного слоя одежды между ними уже не оставалось.

Сильвия с трудом очнулась от сна, как если бы она тонула в своих сновидениях. Спина ее прижималась к его теплому животу, ноги их переплелись, а руки его обнимали ее за талию. Некоторое время она лежала неподвижно, наслаждаясь спокойствием и надежностью, исходившими от его тела. Вернулась домой. Ну что за глупость!

Стараясь не разбудить его, она высвободилась из объятий и села в постели.

Постепенно глаза ее стали различать предметы в комнате. Уже рассвело. Все здесь так опрятно, удобно, даже сорванные завесы полога он аккуратно сложил, также как и их разбросанную одежду. Уголь в камине почти прогорел, но в комнате еще тепло.

Он вздохнул во сне и пошевелил рукой, словно хотел дотянуться до нее. Она слезла с кровати, закуталась в его шлафрок и пошла в другой конец комнаты заняться камином. Скоро пламя вспыхнуло и запылало ярче.

Дав перевернулся. Она оглянулась на него. Свет ласково ложился на его сомкнутые веки и оливковую гладкую кожу. Подбородок его зарос преизрядной щетиной. Еще ночью щетина царапала ей кожу. Не осталось ничего от шалопая в серебряном парике и элегантном наряде. Он спал, как темный ангел, и взлохмаченные волосы спадали ему на уши.

– Ты не прав, – прошептала она, а предательские слезы обжигали и грозили политься ручьем. – Нагота гораздо уязвимее.

Сильвия смотрела, как он спит, и пыталась побороть желание забраться обратно к нему в постель, чтобы он овладел ею снова. Она опустила голову.

Когда она снова посмотрела на него, глаза его глядели прямо на нее.

– А, – сказал он. – Мой секретарь, подобно Авроре, хмуро смотрит на меня.

– Аврора никогда не хмурится, – промолвила она. – Рассвет всегда дарит только улыбками.

Дав откинул одеяло, соскочил с постели и, голый, подошел к двери. Даже после стольких дней у нее все еще захватывало дух при виде его обнаженного тела.

– Именно, – бросил он ей через плечо. – Хмурость Авроры неизбежно оказывается притворной, так как вслед за рассветом всегда наступает день, даже зимой.

Он схватил полотенце, прикрыл им бедра и, высунув голову в коридор, закричал что-то. Раздалось громкое топанье и торопливое шарканье.

– Боже, – закрыл он дверь. – Завтра вся кухонная прислуга получит прибавку к жалованью. Я только что потребовал для нас ванну.

Полчаса спустя он сам затащил ванну в комнату, а потом, таская из коридора ведро за ведром, наполнил ее.

– Залезайте, мадам, – скомандовал он. – Ванна для вас. Я не стану оскорблять вашу скромность, если от нее хоть что-то осталось, и займусь постелью.

Пока она мылась, он снял с кровати белье и застелил ее заново чистыми простынями. Потом вернулся и помог ей ополоснуть волосы. Поливая ей на голову чистой водой из кувшина, перебирал в пальцах ее мокрые пряди. Чувство, овладевшее ею в такой момент, было смесью невинности и самой что ни на есть греховной порочности. Ей захотелось, чтобы он продолжал прикасаться к ней и далее. Но он протянул ей большую купальную простыню.

Снова укутанная в его шлафрок, она уселась у огня, чтобы просушить волосы и выпить горячего кофе, он же опустошал и заполнял снова ванну, таская из коридора ведро за ведром. И наконец сам забрался в воду.

– Ничто так не успокаивает, – произнес он, – натруженные мышцы, как вода. Только умоляю вас, мадам, не спрашивайте, какие именно мышцы.

Она засмеялась и швырнула в него пустой чашкой. Расплескивая воду, он рванулся и поймал чашку в воздухе.

– Вот наказывает меня Господь за то, что я научил своего секретаря бросать!

– Радуйтесь, что не научили убивать.

– В этом и не было никакой необходимости, мадам. Я уже сражен. – И он с головой погрузился в воду, пуская пузыри как ребенок.

Сильвия подошла к ванне, чтобы забрать чашку, которую он поставил на пол возле. Он со смехом вынырнул на поверхность. Темная щетина вполне отчетливо обрисовывала контур его нижней челюсти – еще день-два, и у него появится настоящая бородка.

– У меня ни малейшего шанса, – возразила она. – Ты вовсе не сражен.

– Нет, сражен, – потер он мокрой ладонью по подбородку. – Но если тебе мало, что ты погубила мое сердце и желаешь умертвить мое тело, то пора тебе начать отрабатывать твой прокорм.

– Ах, так я еще прокорм не отработала?!

– Ваши ласки завоевали мое сердце и душу, мадам. Но они не могут пойти в счет вашего содержания. С другой стороны, вам, в качестве моего секретаря... – Она наклонила кувшин, но рука его быстро перехватила ее руку. – ...Вменяется в долг брить меня!

– Нет! – отказалась она.

– По-моему, я ясно высказался, когда нанимал вас, мистер Уайт, – проговорил Дав. – Вы осмелитесь пойти наперекор прямому приказу?

– Я думала, что мы покончили с секретарскими глупостями.