Книга Ночь греха, страница 68 – Джулия Росс

Собачьи глаза бросили на Джека взгляд, исполненный настоящей ненависти, и Торнтон отвернулся. Урия Торнтон, стуча каблуками, вышел из комнаты следом за своими наемными убийцами.

Энн встала. Каждый мускул был напряжен, как тугие струны скрипки. Джек обернулся – какое-то странное, мрачное спокойствие в глазах.

– С вами все в порядке? – спросил он. – Вы не испугались?

– Нет. Да. Я ничего не понимаю, – сказала она, – кроме того, что вы отдадите нашу окаменелость, чтобы спасти жизнь вашему врагу.

Гибкий, явно расслабившийся Джек провел пальцем по бьющему хвосту резного каменного дракона.

– Единственную вещь, которая, вероятно, важнее, чем знание? – Он улыбнулся. – Если я могу еще спасти чью-то жизнь – даже такую бесполезную, как жизнь Урии Торнтона, – и получить при этом другие важные сведения, почему бы и нет?

Она отвела глаза, чтобы скрыть отчаянный вопль своих нервов. «Думаю, что ему так или иначе все равно, жить или умереть…»

– Но что, если сделка – ваша жизнь в обмен на его? Этот человек уже пытался причинить вам вред, но вы собираетесь снова с ним встретиться?

– Да.

Совладав со вспышкой паники, Энн взмахом руки обвела комнату, словно посетители все еще стояли здесь в своем странном великолепии.

– Почему вы хотели, чтобы я присутствовала при всем этом?

– Не знаю. Может быть, какая-то моя часть хотела бы, чтобы вы поняли. Может быть, я почувствовал, как только что почувствовал ваш отец, что вы имеете право присутствовать при окончании вашего приключения.

– Но это еще не окончание, – сказала она. – Это только начало. – Она попыталась улыбнуться, осветить мрачные тени, которые таились в его глазах. – Я полагаю, мы все еще обязаны пожениться, милорд.

– И вы считаете, что женитьба для меня опаснее, чем встреча с безумцем и его приспешниками?

– О, я знаю, что это так.

– Уверен, что вы говорите серьезно, мисс Марш. Не одарите ли вы меня толикой этой прямой честности диссентеров и не скажете ли почему?

Ее глаза отчетливо видели кровоподтеки и тени. Ее сердце видело только красоту и приятные изгибы мужских губ. Сердце тяжело забилось.

– Благодарю вас, милорд, но я даже не знаю уже, кто я. Я в совершенной растерянности. Все, на что я полагалась в прошлом – спокойный разум, тихий свет в сердцевине моего существа, – побито, как пшеница в грозу.

– Ах! – Он протянул руку и обвел ее щеку кончиком пальца. – Да. И вам жаль.

Ласка была прохладной, твердой и прохладной, словно ее лицо вдруг охватил жар лихорадки под его строгим прикосновением. Огонь вспыхнул под ее корсетом, и пламя распространилось по всей ее крови.

Энн отодвинулась.

– Вы не должны. Именно это я и имела в виду. Это несправедливо.

Он опустил пальцы, точно ожегшись.

– Конечно, – сказал он.

Звук его шагов по плитам был похож на погребальный звон, когда он выходил из комнаты, его гроза следовала за ним, как альбатрос.

«Как трус, – думал Джек. – Я хочу ее и не могу устоять перед ней. И вот бегу, как трус!»

Ему страшно хотелось схватиться с кем-нибудь на шпагах или на кулаках или сесть на быстрого коня. Но вместо этого Джек пробежал по лабиринту Уилдсхея к зубчатому ограждению на верху стены. Он оказался над входом в замок, где арочный мост простирался ветвью над рекой Уильд.

Ветер в волосах, и ласточки вьются над головой, а он смотрит, как его враг отъезжает верхом на гнедом с римским профилем морды. Матросы бегут следом за Торнтоном стаей, как гончие. Одинокий лакей сидит на каменной стене, обрамляющей мост, и смотрит им вслед.

Джек уперся лбом в кулаки, лежащие на зубце. Энн Марш!

Она великолепна. Она не сует нос в чужие дела. В ее вопросах никогда не услышишь обычного любопытства или глупости. С этой ее чистой, честной прямотой она просто погружается в самую суть проблемы.

Почему он позволил ей наблюдать за его встречей с Торнтоном? Хотелось ли ему ее молчаливого присутствия при каждой акте этой нелепой драмы? И какой он ждал от нее реакции, если вообще ждал?

Он собирается жениться на ней. Он не будет больше никогда ласкать ее. Он лишил ее невинности в момент безумия, а потом, как лунатик, повторил это преступление в саду роз.

Эти три факта совмещают в себе всю ироническую нелепость его существования.

Он не хочет ее присутствия в своей жизни или в своем будущем. Но он жаждет ее стройного тела и ее невинной, страстной отдачи, жаждет всеми фибрами своего существа.

Сумерки бросали на ковер мягкие тени. Ее отец беседует где-то с герцогиней. Потом они с Джеком обсудят брачный контракт, чтобы решить будущее Энн. Каковы бы ни были результаты этого разговора, она будет обвенчана до того, как ее молодой муж уедет в Азию. Наверное, она никогда больше его не увидит.

Энн закрыла глаза, ища покоя. И ей показалось, что она находится в Лайм-Реджисе. Над головой кричат чайки. Ветер теребит плащ и прижимает юбки к ногам. Прибой грохочет, как если бы она стояла на краю Кобба – на древнем каменном молу, который выдается из берега, – а нетерпеливый океан раскачивает лодки.

Это место не изменилось с тех пор, как она его помнит, – скользкие, усыпанные окаменелостями скалы, твердые под ногой. Лодки, чайки, прибой – все осталось неизменным. Только она стала другой.

Да. И вам жаль?

Почему бы и нет? Что она приобрела от этого приключения? Это глубоко засевшее беспокойство? Эту позорную жажду мужских прикосновений?

«Если я чему-то и научился в Такла-Макан, мисс Марш, так это вот чему: если нет пути назад, нужно идти вперед. Уже слишком поздно отступать, не так ли? Вы совершенно ничего не теряете».

Или он не понимает? Она потеряла все: самоуважение, предсказуемое будущее, доверие отца, даже обещание заняться изучением этой окаменелости. Унижена до мозга костей.

Что-то коснулось ее руки. Энн открыла глаза. Рядом с ее локтем сидел серо-белый котенок и смотрел на нее – взгляд ярко-желтый, упорный.

– Ну, киска. – Энн, протянула руки к котенку. – Я захандрила, как дурочка. Что ты скажешь на это?

Котенок замурлыкал, бодая ее головой, потом прыгнул ей на колени.

Она почесала ему шейку.

– Ты живешь только этим мгновением, да? – спросила она. – Не беспокоишься о будущем?

Котенок уселся на ее юбках, и золотые глаза превратились в маленькие щелки в знак согласия.

– Понимаешь, – сказала она, – я могу идти только вперед, киска. Я не могу отступить, даже если бы хотела. Но полагаю, что имею право побарахтаться в этой маленькой жалости к себе. В конце концов, в любом случае я обречена на неудовлетворенность.

– Неужели? – раздался мужской голос. – Почему? Энн вздрогнула и резко обернулась, а котенок спрыгнул на пол.