Онлайн книга «Роковые письма»
|
— Оттого, моя милая, что любовь порою превыше жизни. Ты согласна? Маша вспомнила все, что она знала об этом из романов, поменьше — рассказов подруг и совсем чуточку — из жизни. И осторожно кивнула. — Пей кофе, миленький дружочек. Тебе еще предстоит узнать об этом так много… — А есть ли что-нибудь… выше любви? — замирая сердцем, спросила девушка. Баронесса смерила ее внимательным и пристальным взглядом. — Ну а сама-то ты как думаешь? — Наверное… наверное… Она задумалась на мгновение. Но оно показалось ей вечностью — столь мало существовало сейчас для Маши вещей важнее любви! — Быть может, честь? Она испытующе взглянула на старшую подругу. И та ласково улыбнулась в ответ. — Молодец, моя милая. Именно честь. Хотя… Амалия Казимировна легко вздохнула. — Хотя случаются в жизни моменты, Мари, когда возможно забыть ради любви обо всем на свете. Даже… Она мягко остановила готовое вырваться у девушки удивленное восклицание. — Нет-нет, это только в принципе. Честь для девицы превыше всего. Как, впрочем, и для замужней женщины. Да-да, не более, но и не менее. Она строго посмотрела на оторопевшую девушку. — Именно об этом мне и необходимо поговорить сейчас с тобой, Мари. Чувства переполняли девушку, и лоб пылал так, что казалось, приложи к нему спичку-серник — моментально вспыхнет. Маша Апраксина нежданно для себя вдруг прикоснулась к настоящей, взрослой жизни женщины, да что там — просто шагнула в нее, не зная ни правил, ни дорожек, ни даже нужных слов. Андреевская помещица, баронесса Амалия Казимировна фон Берг, уже десять лет состоявшая в тихом и уютном браке с крупным адвокатом Юрьевым, невзрачным и мнительным человеком, бывшем тем не менее на хорошем счету у начальства, была влюблена. Это, казалось бы, давно угасшее чувство, сродни теплому воспоминанию, как флер модной английской nostalgia, теперь вот возродилось, как искра, что теплилась в душе, и вдруг в мгновение ока ожила, вспыхнула, согрела. «Мгновение ока» у баронессы фон Берг длилось десять дней — ровно столько шло к ней письмо бравого майора Соколова, служившего где-то в верхах, чуть ли не в Генеральном штабе. — И сердце бьется в упоенье, — улыбнулась баронесса. — И для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье… И жизнь, и слезы, и любовь! — И что же теперь? — всплеснула руками Маша. — А что? — печально молвила Амалия. — Ты, надеюсь, еще не забыла, что я замужем? — Да! — горячо закивала девушка. — Да, конечно! Но… Взгляд баронессы был задумчив и проницателен, и только малый жизненный опыт девушки не позволил Маше разглядеть в глазах Амалии искорки скрытого торжества. — Ты права, Маша, ты абсолютно права, милый дружочек. Когда любовь вмешивается в жизнь, что ей может воспротивиться? Лишь смерть. Она внезапно сделалась столь печальна, что девушка отбросила все сомнения. — Говорите, что я должна сделать, Амалия Казимировна. И я клянусь, что все исполню, лишь бы вы были счастливы. — Вот и славно, — вздохнула баронесса. — А теперь слушай меня внимательно. И помни: одно неверное слово родителям, знакомым, даже самое невинное — и ты меня погубишь. Маша сжала руки, до боли стиснув пальцы, и вся обратилась в слух. Вечером того же дня они уединились в гостевом кабинете — баронесса частенько оставалась у Апраксиных на ночлег на правах старинной приятельницы, почти что близкой родственницы. Приготовили письменный прибор с тонко очиненными перьями, зажгли свечи, точно для совершения таинства, — по сути, так оно и было! — и баронесса стала медленно, тщательно подбирая каждое слово, диктовать письмо. Маша старательно записывала на элегантном листке мелованной бумаги с розоватым отливом в виде рамочки. Больше всего она боялась ошибиться или, не приведи Господь, посадить кляксу. Решено было, что из-за болезни Амалии и невозможности двигать пальцами правой руки ответ майору Соколову напишет Маша. Своим почерком и подпись поставит собственную. Последнее обстоятельство более всего озадачило девушку, но баронесса, хоть и не сразу, все же сумела развеять ее сомнения. — Мой супруг занимает важный пост в коллегии адвокатов. По этой причине может иметь знакомства в армейских кругах, в том числе и военной цензуре. Вообрази, что будет, коли муж узнает о нашей переписке с Сергеем? Майором Соколовым, я хотела сказать. Он ведь важная птица, наверняка за офицерами его ранга особый пригляд. — Но… при чем же здесь я? — робко спросила Маша. — Может быть, лучше вовсе не подписывать этот конверт? — Письмо без подписи вызовет еще большее подозрение, — заверила ее баронесса. — Это же военное ведомство, понимать надо. К подобной переписке ничто не должно привлекать никакого внимания. Ни малейшего, мой дружочек! — А я? — сделала она последнюю попытку спастись. Но было уже поздно: коготок увяз — всей птичке пропасть. — Кто же станет обращать внимание на письмо юной барышни? Да еще бравому офицеру? — лукаво подмигнула Амалия. — Обычное дело: восторженная девица, начитавшаяся французских романов, мечтает о романтическом увлечении. А где же и найти его, как не в действующей армии? Но мыто с тобой, Мари, знаем, что это не так, верно? Баронесса взяла ее за подбородок, легким и плавным движением развернула к себе и легонько ущипнула кончик носа. После чего заговорщицки обняла за плечи. Маша смущенно улыбнулась. — Отчего же — в действующей? Разве сейчас война? Нынче никаких театров военных действий нет, даже скушно как-то. — Вот именно, — назидательно подняла изящный, холеный пальчик баронесса. — Потому и внимания к нашим с тобой письмам не будет. А насчет армии… Баронесса шутливо погрозила девушке. — Русская армия — всегда действующая. Даже когда порохом в мире и не пахнет. «Может, потому и не пахнет. Оттого, что есть наша армия», — подумала Маша. И решительно обмакнула перо в чернильницу. Наконец письмо было продиктовано и записано аккуратным девичьим почерком с несерьезными завитушками. Немного поколебавшись, Маша вывела в нижнем правом углу свою подпись. И протянула письмо баронессе. Оно было недлинным, состояло по большей части из общих фраз и не содержало в себе ничего предосудительного. Как объяснила Амалия Казимировна, их отношения с майором давно прервались, и сейчас переписка баронессы и Соколова была всего лишь данью вежливости. Чему Маша, разумеется, не поверила ни на грош! — Молодец, мой дружочек. Бог воздаст тебе за все, так и знай. А я перед тобою, Мари, отныне в неоплатном долгу. — Что вы, — смутилась девушка. — Достаточно того, что вы дарите мне свою дружбу и расположение. |