Книга Вторая невеста, страница 13 – Инна Бачинская

— Однако… — пробормотала Майя. — Неужели это так заметно?

Федор пожал плечами и не ответил. Туман поредел — они выскочили из низинки. Светила луна. Вокруг стало светло, пусто и плоско. Потрясающе красивый двухмерный мир простирался вокруг. Дальше они ехали молча, еще раз обкатывая сказанное. Во всяком случае, Федор.

— Здесь нужно свернуть, — сказала Майя.

Это была деревня для богатых, обнесенная высоким металлическим забором. Перед воротами шлагбаум.

— Я сейчас, — бросила Майя и выбралась наружу. — Машина-то чужая…

В окне сторожки показалась чья-то голова, Майя что-то сказала. Голова кивнула. Послышалось жужжание электроники, поперечина шлагбаума стала медленно подниматься, а створки ворот поехали в стороны. Федор никогда здесь не был — никто из его знакомых тут не жил. Они проехали по неширокой асфальтовой дороге, свернули раз, другой и остановились у ажурной чугунной калитки. Две собаки тенью метнулись из глубины сада, вспрыгнули передними лапами на край ограды.

— Это Дашка и Машка, не бойтесь, они смирные и любят гостей. Машину можно оставить здесь. Пойдемте.

Негромко лязгнула калитка. Собаки молча бросились к Федору, облизали ему лицо горячими шершавыми языками, метнулись к Майе, потом снова к нему. Были это красивые и гибкие борзые, как определил Алексеев.

— Брысь! — Майя отпихнула одну ногой. Это вызвало новый приступ восторга, собаки запрыгали как мячики. К удивлению Федора, беззвучно. Одна из них лишь слегка взвизгнула.

Предложение оставить машину снаружи он расценил как намек на краткость визита и собирался откланяться. Но он ошибся.

— Идите к дому, я их уйму! — приказала Майя.

— Поздно, вам нужно отдохнуть, — сказал он неуверенно. Уходить ему не хотелось.

— Я все равно не смогу спать. Хотите кофе? Кофе! — повторила она с нажимом. — Я приглашаю вас на кофе. Ничего больше!

Федор не понял, что она имеет в виду — то ли в доме нет других продуктов, то ли что-то другое. Он чувствовал себя неловко, подозревая, что они звучат в разных тональностях. Пригласи его ночью на кофе любая другая женщина, он бы понял это однозначно.

— Майя, не бойтесь меня, — вдруг вырвалось у него.

— Не буду, — ответила она серьезно. — Можно на кухне? Там уютнее.

— Давайте. Люблю кухни.

Она рассмеялась.

Они сидели друг против друга за громадным столом с мраморной серой в прожилках столешницей, в тяжелых керамических кружках дымился кофе. Теперь Федор смог рассмотреть ее наконец. Узкое лицо, очень светлые глаза, тонкий нос и маленький рот, длинные прямые светлые волосы… черное платье.

Федору казалось, он понял, почему Майя постоянно в черном. Черное для нее как рамка для неброского и невыразительного карандашного рисунка или акварели, вкупе с белой полоской омеги и браслета из проволочек с десятком звякающих подвесок… Это была гармония, как он понял, инстинктивная или культивированная — не ему судить.

— Вы один? — вдруг спросила Майя.

— Один.

— Почему?

— Так получилось.

Так получилось — и что тут скажешь? Что-нибудь банальное — не встретил ту самую, единственную, или что был занят, упустил время гона, когда кипят гормоны, не хотел и не хочет бремени? Что говорят в таких случаях? Что философия предполагает одиночество?

— Вас бросили?

Федор опешил. Ну, бывало, наверное, бросали, и он бросал. Но чтобы так однозначно… Майя ставила его в тупик своей прямолинейностью, она разделывала его с непосредственностью таксидермиста или ребенка, отрывающего голову кукле, чтобы посмотреть, что там, внутри. Он вспомнил ее картину с обнаженным мужчиной и женщиной в подвенечном наряде…

— Как и всех… когда-нибудь. Но причина не в этом. Лень, наверное, еще нежелание менять уклад, свобода.

— Отсутствие тряпок и кастрюль?

— Да, наверное.

Она расхохоталась. Федор откровенно ею любовался. На шее Майи около светящейся полоски омеги остро билась голубая жилка. Зубы у нее были мелкие и очень белые.

— У меня то же самое! Мы с вами похожи, Федор. Мы заняты делом, вы — философией, я — красками. Любой союз кончается одним…

— Разрывом? — догадался Федор.

— Предательством. Хотите бутерброд?

— Хочу!

— Сейчас! — Она дернула дверцу громадного холодильного шкафа. — Есть копченое мясо, сыр, салат… Пиво! Будете?

Федор засмеялся и кивнул.

— Класс! — обрадовалась Майя. — Давно мечтала наклюкаться ночью пивом. В хорошей компании.

Федор понял, что вечер вопросов и ответов, узнавания и ощупывания друг друга «усиками» закончился. Наступило время «клюканья» и трепа ни о чем. Переключение было мгновенным.

Они просидели до рассвета, с того времени, когда ночь стала размываться неверными лиловыми сумерками, и до ослепительно-солнечного утра, ударившего в глаза через громадное открытое окно, накачиваясь пивом и разговаривая о философии, религии, литературе, морали, политике… обо всем том, о чем болтают неглупые и образованные люди после умеренной дозы спиртного, смеясь, подтрунивая друг над другом, говоря откровенные глупости.

Утром, когда уже вовсю светило солнце, на пороге вдруг бесшумно появилась крупная молодая женщина с небрежно заколотыми волосами и уставилась на них неприветливыми черными глазами.

— Идрия! — воскликнула Майя, удивившись, и бросила взгляд на часы-кукушку на стене около буфета. Часы показывали семь. И вдруг как чертик из коробочки из глубин механизма выскочила пестрая кукушка, и раздалось металлическое «ку-ку». Алексеев вздрогнул.

— Федор, это моя домоправительница Идрия, — представила женщину Майя.

Федор привстал. Женщина не шевельнулась, в смуглом грубоватом лице ее не дрогнул ни один мускул. Она стояла на пороге, нагнув голову, и в упор смотрела на них.

— Здравствуйте, Идрия, — сказал Федор.

— Она не понимает, — пояснила Майя. — Я привезла ее с собой. — Она произнесла короткую фразу на итальянском, женщина повернулась и исчезла. — И не воспринимает мужчин. Она из Боснии, не то боснийка, не то цыганка. Ее изнасиловали боевики, и она с тех пор… — Майя развела руками. — Ей было двенадцать. Я нашла ее на улице в Риме и… взяла к себе.

— Мне пора, — Федор поднялся, испытывая сожаление, что все закончилось.

— Я чудесно провела ночь, — произнесла с улыбкой Майя. — Пьяная и счастливая! Спасибо, Федор. Так приятно поговорить с умным человеком.

В свете яркого утреннего солнца дом был великолепен! Стеклянная северная стена, грубый серо-желтый камень кладки, темно-красная черепица. Кусты с пышными кистями розовых и белых соцветий.

Собак нигде не было видно.