
Онлайн книга «В Plaz’e только девушки»
Подумала: «Это в каком же смысле?» – и непонимающе уставилась на мужественное лицо героя правоохранительных органов. – Я решил кошку вашу изъять, – не дожидаясь моего вопроса пояснил он. – То есть? – Я пришла в себя и готова была защищать своих котов до последней капли крови. – Что значит «изъять»? – А то и значит, – ответил он. – Новый указ готовится. Статья полагается за промышленный шпионаж. А кошки ваши того… Как говорится, нарушают. – Только одна, – торопливо ответила я, – Бастинда. Всего один раз. Но она теперь без работы. Шпионы, Вячеслав Иванович, нынче не востребованы. – А-а-а… Ну-ну… Вот и отдайте ее мне. – Что значит «отдайте»? Эта кошка – наша частная собственность. – Так я и купить могу… Он неуклюже полез в карман. – Продайте, Василиса, и вам хлопот меньше… – А вам? – А мне она пригодится. – Извините, Вячеслав Иванович, но мы отдаем кошек только в добрые руки, а вы человек… – я постаралась найти слова, – суровой профессии. И руки у вас… – но он меня перебил, буквально огорошил: – Так я не в свои беру… – А в чьи же? Он что, котами подрядился приторговывать, что ли? – Дочка просила. Я ей про ваших котов на ночь рассказываю, как сказку. «Это понятно, – про себя усмехнулась я. – Если Рикемчук о своей «опасной и трудной» работе будет говорить, ребенок до-о-лго не заснет». – Да и я, в общем, тоже… – смутился он. – Мне ваша Бастинда даже по ночам снится. – Не удивительно. Мнемотехника, Вячеслав Иванович. Бастинда… Бастилия… с тюрьмой ассоциируется, близко вам по духу и звучанию. Он пропустил мое ехидное замечание мимо ушей. – Ну, отдадите, Василиса? – Чего уж там… берите, – подумав, согласилась я. – Вы мне человек не чужой. Как бы муж конспиративный. Но чтобы холили и лелеяли, я проверять буду. – Хоть органы опеки и попечительства подключите, – обрадовался Рикемчук. Он подошел к Бастинде и, опустившись на корточки, нежно погладил ее, ласково, насколько мог, спросил: – Пойдешь со мной? – А вы, Вячеслав Иванович, ей привод организуйте, – не удержавшись, снова съязвила я. Он гневно зыркнул на меня и снова обратился к Бастинде: – Соглашайся, киска… Хотела я еще сказать, про добровольную явку с повинной, которая, несомненно, облегчит ее участь. Но, поглядев на умиленное лицо Рикемчука, промолчала. Он взял Бастинду на руки, она доверчиво прижалась мордой к его щеке. И, зажмурившись, легкомысленно лизнула прямо в нос. У Рикемчука сделалась такая физиономия, что я отвернулась. Показалось, будто подсматриваю. Принесла переноску, поставила рядом: – Забирайте. В глубине души я была рада и за Бастинду, и за сурового служаку. – Вы, Вячеслав Иванович, теперь можете развить свою главную тему, – стараясь сохранять серьезность, предложила я. – Это какую же? – повернулся он ко мне счастливым лицом. – По поводу своевременной профилактики… блох. Ведь они тоже преступники по отношению к кошкам. Богатый сюжет может получиться. – Ну, знаете… – обиделся Рикемчук, и я поняла, что зашла слишком далеко, воспользовавшись его размягченным состоянием. – Всего доброго, Вячеслав Иванович, не забывайте… – Рад бы, – буркнул он, – да боюсь не получится. Вот и делай людям добро после этого. В начале июля, накануне Ивана Купалы, Марта родила мальчика. Подарила ей счастье эта волшебная ночь. Но еще счастливее была Альбина Георгиевна – внук, по ее словам, был копией Еремы. Назвали мальчика по святцам – Иваном. Иван Еремеевич был крепкий малыш. И вес, и рост – то, что надо. Мне, конечно, не терпелось увидеть сына Еремы, но Марта еще была не готова устроить смотрины. – Немного позже, Вася, – попросила она, когда я позвонила. – У нас сейчас столько дел, едва успеваем поворачиваться. Я услышала, как вдалеке заплакал ребенок. – Иду, иду мой родненький… – залепетала, видно, рядом с малышом новоиспеченная бабушка. Марта, наскоро попрощавшись, повесила трубку. «Вот уж кто всегда будет тебя помнить, Ерема, – подумала я про маленького Ивана. – Именно тебя, а не какого-то Егора Крутова. Подрастет и узнает, что папа был известный писатель. Гордиться станет… Может, малышу собрание сочинений всех папиных книг подарить? Всех, кроме последней. Той, где главным героем, к несчастью, стал он сам. Эх, Ерема, Ерема… |