Онлайн книга «Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)»
|
А тут и радиотрансляция включилась, стала рассказывать приятное: – Уважаемые пассажиры! Наш самолет «Ил-86» совершает полет по маршруту Париж – Москва на высоте десять тысяч метров. Температура за бортом минус 56 градусов. Расчетное время прибытия в аэропорт Шереметьево – 20 часов 40 минут по московскому времени. Табло «не курить» погасло, вы можете отстегнуть привязные ремни и откинуть спинки в удобное вам положение. Сейчас бортпроводники предложат вам напитки и обед. Желаем вам приятного полета… Смаглий толкнул меня плечом в плечо: – Если не снимете браслеты, я не смогу отстегнуть привязные ремни… – Ну и что будет? – Как что? – удивился Смаглий. – Я ведь нарушу правила Аэрофлота. А для меня нарушать правила – боль сердечная, мука совести. Будь человеком, отомкни эту гадость, избавь от душевных страданий. Я усмехнулся: – Ага! Я тебя отстегну, а ты безобразничать начнешь… – Господин криминальный начальник! Смеетесь над униженным и оскорбленным? Я что – с дуба екнулся? Под нами десять километров! Можно сказать, Марракотова бездна! Даю слово почетного потомственного миллионера! А оно, как золото, нетленно. Я обернулся к сидящему позади нас майору Котову: – Дай ключ… Котов слышал наш разговор, неодобрительно покачал головой и, протягивая ключ, недовольно спросил: – А если этот сраный миллионер станет выдуриваться здесь? – Слушай, друг, долбанный по голове, мне что – жить надоело? – горячо вступил Смаглий. – Ты пойми – я жить ужасно люблю… – Ну да! – хмыкает Котов – То-то подсчитали, срок жизни нового русского – тридцать четыре года. – Может быть! – согласился Смаглий. – Значит, у меня еще три года в запасе. А потом на сверхсрочную останусь… Я расстегнул наручники, и Смаглий с облегчением затряс затекшими кистями, потом наклонился ближе ко мне и громким театральным шепотом сообщил: – Командир, ты расскажи своему цепному… Тот умник, что считал мне короткий срок, давно умер от голода. Я откинулся на кресле, прикрыл глаза от слепящего солнечного света. Пассажиры в правой стороне салона уже дремали, нацепив на глаза черные тряпичные очки из сувенирного бортового пакета. Мне было жутковато смотреть на них – будто компания несчастных безглазых слепцов сняла для увеселительного путешествия первый класс. Черные наглазники на безвольных, расслабленных лицах спящих людей… Когда-то, ужасно давно, у нас выступал в университете слепой поэт Эдуард Асадов. У него были на лице вот такие черные тряпочные очки-повязки. Читал он страстно, с выражением и жестикуляцией – о весне, о зеленых листьях, о любви. Черные диски вместо глаз были неподвижны, без дна, без надежды. Как мгла направленной на тебя двустволки. Я не мог собраться, вслушаться, понять – я только смотрел в ужасные черные диски на лице. Мои попутчики надели черные наглазники и нырнули в темноту. Может быть, во сне они видели весну, листву, баб? Я посмотрел на их лица и решил, что скорее всего им видятся в темноте бабки… Из кармана на спинке переднего сиденья я достал несколько ярких цветных журналов. С обложки «Коммерсантъ – Деньги» мне улыбался, осторожно и насмешливо, Сашка. Хитрый Пес. Я слышал, что он стал очень крутым. Но не настолько? Поперек обложки размашистый заголовок: «Александр Серебровский: "Олигархи нужны России!"» Молодой человек в стильных золотых очечках смотрел на меня с выражением «я вам всем цену знаю». В школьных учебниках в таких маленьких очках с тоненькой оправой щеголяли демократы-разночинцы – полоумный Чернышевский Николай Гаврилович и Добролюбов, уж не помню, как его там по батюшке, которых зачем-то разбудил Герцен. Я стал листать журнал, чтобы узнать, зачем нужны России олигархи, – может, они тоже кого-то собираются будить, но Смаглий сказал мне: – Давай расскажу анекдот… – Можно, – согласился я. – Слушай, а ты чего так веселишься? Сидеть придется крепко. – Не факт! – уверенно ответил Смаглий. – За деньги сел, за деньги выйду… Так вот, встречает еврей нового русского… Но досказать анекдот ему не удалось, потому что около нас остановилась стюардесса с тележкой-баром: – Что будут пить господа? Мы предлагаем вам водку, коньяк, виски, джин, вино, шампанское… Смаглий мгновенно отозвался: – Красавица! Обласкай джин-тоником. С «Бифитером»… Котов за нашей спиной от возмущения вздыбился: – Отставить! Арестованным спиртное запрещено! Смаглий обернулся к нему, печально покачал головой: – Эх, майор! Не бывать тебе генералом… Мыслишь мелко, конвойно… – Это почему? – По кочану! И по кочерыжке! Если бы ты не залупался, не портил жизнь людям, так бы мы и летели над миром – с девочками, с семгой, пьем, жрем, пока жопа не треснет. Это же первый класс! Но ты привык к «вагонзаку» – езжай не пивши… – Ты, что ли, запретишь? – зло вперился в него майор и встал с места. – Я? Упаси Господь! – Смаглий прижал руки к сердцу и огорченно поведал: – Устав. Устав конвойной и караульной службы. Там конвою допрежь арестантов запрещено спиртное. «Ваша служба и опасна и вредна» – помнишь такую песню? – Трудна… – поправил Котов. – Трудна наша служба. С такими обормотами… – Это точно! Представь морду надзирающего прокурора, когда он узнает, что меня – особо опасного! – вдрызг пьяный конвой вез. Я ведь мог захватить самолет и угнать на Занзибар… – На Магадан! – вмешался я. – На Занзибар не выйдет, а на Магадан можешь попробовать. – И, вздохнув, сказал стюардессе: – К сожалению, здесь до противного непьющая компания. Обойдемся кока-колой и минералкой… Стюардесса расставила на столиках стаканы, бутылки, еще раз с улыбкой взглянула на нашу непьющую компанию, пожелала приятного аппетита и покатила свою зазывно звякающую телегу обратно в буфет, за кулисы. Котов перегнулся через спинку моего кресла, потрогал за плечо: – Зла не хватает с этой наглой харей разговаривать… – А ты плюнь. Не разговаривай. Поспи… Он от меня никуда не денется. Только наглазники не надевай… Котов решил, что я опасаюсь, как бы он не проглядел чего важного. – Да нет, ничего… Я лучше похожу, разомнусь немного… – Валяй… Включился экран бортового телевизора – там беззвучно плясала и пела рок-группа. Я воткнул в гнездо штекер наушников – и потек печально-матовый голос Вячеслава Бутусова, «Наутилус-Помпилиус». Господи, песня какая старая! Ее уже, наверное, все забыли. …Гудбай, Америка, о-о! Где я не буду никогда. Прощай навсегда. |