
Онлайн книга «Мужчина для сезона метелей»
Августа встала у нее за спиной на цыпочки, пытаясь рассмотреть себя. Прядь, которая торчит и колет шею — так задумано или так вышло? Решив наконец, что имеет дело с замыслом парикмахера, выпрямилась и опустила руки. — Покрупнела? — спросила Гутя. — Где, к чему прилагает свои медицинские усилия? — насмешливо спросила она. — Она в известном тебе месте. — Тамара Игнатьевна повернулась к Гуте. — Там, откуда ты сбежала. — Неужели? — Гутя, словно в ужасе, отшатнулась. — Понятно. Бедная девушка приняла то, о чем мне тоже говорили, близко к телу: будешь работать у нас — с едой никаких проблем. Я не поняла, но мне объяснили — берешь ящик сгущенки на экспертизу, а возвращаешь бумагу с подписью. Не мы в магазины, а они к нам. Да я тебе рассказывала. — Она махнула рукой. — Я помню, — кивнула Тамара Игнатьевна, снимая шейный платочек, по краскам повторявший шляпку. — Все эти годы она работает в химической лаборатории на санэпидстанции. — Понятно. Значит, не жалеешь, что пошла на тусовку? — Ни капли, — с горячностью сказала Тамара Игнатьевна. Августа удивленно подняла брови, но промолчала. Тамара Игнатьевна не сказала Гуте о главной причине, по которой она пошла на эту встречу. Ее бывшая коллега, чья дочь работает на вокзале, оказалась меркантильной особой, она поставила условие: — Ты мне — компанию, я тебе — имя проводницы и ее телефон. — Вожделенные цифры уже записаны на отдельной странице, под кодовым словом «Тимоша». — Но если честно, — сказала Тамара Игнатьевна, — меня удивила не эта студентка, а другая. Очень способная девочка, и, я бы сказала… тонкая. — И что она? — Служит сиделкой. — При старушке, у которой крутой внук? — спросила Гутя. — Нет, она служит не у старушки. У молодой женщины, которой здорово не повезло. — Она попала в автокатастрофу? — тихо спросила Гутя и медленно повернулась к бабушке. — Нет, в житейскую. У Марииной подопечной редкая для молодых болезнь — что-то вроде рассеянного прогрессирующего склероза. — Она покачала головой. — Он не лечится. Его невозможно приостановить. — Она одинокая женщина? — Особенного сочувствия в голосе не было. Катастрофы со здоровьем — это не ее печаль. — Она замужем, у нее двое детей, состоятельный отец. Мария говорит, в свое время он занимал высокий пост в городе. Многие знают его имя — Фомин, а раньше, когда он был в силе, называли Фома упрямый. Но мягкий человек на его посту не удержался бы. С телефонами прежде творилось что-то ужасное. — А как же муж? Как он живет с женой… с такой женой? — удивленно спросила Гутя. — Трудно себе представить, — вздохнула Тамара Игнатьевна. — Но по словам Марии, он молод и хорош собой. — Поразительно. — Гутя покачала головой. — Она говорит, у этой женщины всегда был непростой характер. А теперь… — Она поморщилась. — Мария, глотнув шампанского, призналась, что у клиентки фантазии часто выходят за пределы… нормы. — Она… пристает к Марии? — Потрясенная Гутя открыла рот. — Ну, ты шустра, дорогая. — Она засмеялась. — Мне такое в голову не пришло. Гутя фыркнула. — Послушай, — сказала Гутя, — а не надо ли ей немножко наших БАДов? Таких, которые усмиряют желания плоти? Спроси свою Марию. — Ты готова делать свой бизнес на лету. — Тамара Игнатьевна нахмурилась. — Останови свою прыть. — Но без такой, как ты выражаешься, прыти незачем лезть в тот бизнес, в котором я кручусь. Если я прозеваю и упущу клиента, его подхватит кто-то другой. Алексей знаешь, что мне обещал? Что в конце года он подведет итоги по продажам, и если все так, как сейчас, то мне грозит… — Она надула щеки, потом спустила их и засмеялась. — Ты прямо как Петруша! — фыркнула Тамара Игнатьевна. — А потом удивляешься, откуда он набрался своих ужимок. — …то мне грозит, — повторила Гутя, — бесплатная поездка на море. Не на синее, а на Красное! В Египет! Плохо ли нырнуть с аквалангом и рассмотреть рыбок? — А он себя тоже наградит? — с иронией спросила Тамара Игнатьевна. — Он тоже нырнет с тобой? — Фу, какая. — Гутя скривила губы и отвернулась. — Вы, уважаемая Тамара Игнатьевна, думаете только об одном. — О чем же? — Как меня удержать в чистоте и невинности, — насмешливо бросила Гутя. — Только не с ним. Я тебе говорила — он мне не нравится. — Тамара Игнатьевна сдернула с головы шляпку. — Он как кто тебе не нравится? Как работодатель? — потребовала уточнить Гутя. — Как друг сердца. Как работодатель — бывают в сто раз хуже. — Понятно. Так что твоя Мария? С чем пристает к ней хозяйка? — Требует разыгрывать сцены, — коротко ответила Тамара Игнатьевна. — Развлекать больную? — Нет, морочить голову мужу. — Он… любитель… чего-то… — Гутя снова открыла рот, потрясенная догадкой, — непристойного? — Ты опять не о том. — Тамара Игнатьевна поморщилась. — Понимаешь, эта женщина решила освободить мужа от себя. Мария говорит, иногда ей кажется, что она участвует в каком-то страшном спектакле. — Она, эта больная жена, хочет… — Гутя сощурилась, точно всматривалась в чужую жизнь, потом втянула носом воздух, словно желая уловить запах чужой жизни. Чем она пахнет — лекарствами? Духами, которыми опрыскивает себя эта женщина, чтобы сохранить привлекательность для мужа? Вином? Не пахло ничем, сплошная стерильность. — Видимо, — продолжала Тамара Игнатьевна, — она хочет отвратить его от себя. Оттолкнуть, но так, чтобы он, оставляя ее, не испытывал угрызений совести. Что больнее всего для мужчины? Обман. А какой самый страшный обман для него, страдающего столько лет от ее недуга? Обман всех надежд таится уже в самом недуге. — Ну-ка, ну-ка, продолжай. — Гутя с удивлением смотрела на бабушку. — Она заставляла Машу одеваться, как она, и… ходить? Чтобы он думал, будто это… она, жена? Тамара Игнатьевна кивнула. — Подозрительность, знаешь ли, — первый шаг в сторону от того, кого подозреваешь. Ладно, потом поговорим, а то я уже взмокла в шубе. Сейчас разденусь. — Мама! — позвал Петруша из комнаты. Ну вот, и сын проснулся. — Посмотри, что делает Тимоша! — Иду, иду. Петруша в пижаме сидел на ковре и любовался хомяком. Она уже открыла рот, чтобы предупредить мальчика — не привыкай, его придется отдать. Но удержалась. Все равно, пока не найдут хозяев, он останется у них. Может, месяц, а то и два. Для мальчика в шесть лет — огромный срок. Как для нее — два года. А потом — мало ли что… |