Книга В оковах страсти, страница 51 – Дагмар Тродлер

— Может быть, вам понравится вот эта руна. Она называется Eh и является знаком лошади Одина по кличке Слейпнир. У нее восемь ног, на ней Один может быстро добраться в любое место земли.

Злые знаки исчезли, а на их месте уже красовалась большая буква М. В огне палочка буквально сгорела дотла. Эрик держал свои ладони над языками пламени и молчал.

— Почему… почему вы не пишете так, как мы? — Спросила я, чтобы хоть что-нибудь спросить.

— А разве нам нужно писать именно так, как это делаете вы? — Возразил он, даже не шевельнувшись. — Мы получили руны в подарок, помните? Почему мы должны от них отказываться? Они ничем не хуже письма южан. И кроме того — божественного происхождения.

— Ты и на самом деле веришь в это? В этого… этого одноглазого?

— Конечно. А почему нет? — удивленно спросил он.

Я пожала плечами.

— Это звучит так неправдоподобно…

— Не более неправдоподобно, чем история о hinn kross̉ festi, Белом Христе, распятом врагами на кресте, ничего не предпринявшем и не оборонявшемся. И не получившем ничего за это.

Я пришла в бешенство.

— Он таким образом спас нас, язычник! Он взял на себя все наши грехи… как только можешь ты утверждать такое? Бог любит людей.

— Любовь… — Эрик презрительно рассмеялся, схватившись за свое кольцо-ошейник. — Мне никогда не понять вас, христиан. Человека приколачивают гвоздями к кресту так, что он умирает в страшных мучениях, а вы называете это любовью. И этой любви я обязан своей судьбой, да?

Фыркнув, я отвернулась. Ну что мог знать варвар о смерти Христа и его воскресении? Какое-то время мы молча глодали свой хлеб.

— Мне отрезать ваши сожженные волосы? — неожиданно спросил он.

— Прямо здесь, в лесу?

— А почему бы и нет? Я смогу сделать это с помощью вашего кинжала, который достаточно остр.

Играючи его пальцы коснулись лезвия. Металл заблестел в отсвете пламени, а на конце клинка я заметила темное пятно крови. Человеческой крови. Сегодня мы лишили жизни двух человек. И руки мои в их крови…

— Нет!

— Почему нет? — Он с удивлением смотрел на меня. Проследив за моим полным ужаса взглядом, заметил запачканный кровью клинок и начал вытирать его о свои штаны. Он тер до тех пор, пока клинок не стал чистым, а пятно бесследно не исчезло. — Так лучше?

Я кусала большой палец руки. Нет. Я этого не хотела. Не хотела, чтобы волосы обрезал он, да еще этим ножом.

— Сейчас Страстная неделя, Эрик. Этого не следует делать.

— Но…

— На Страстной неделе запрещается стричь волосы. Это принесет несчастье!

— Тогда вы не избавитесь от запаха гари, Элеонора, — обернулся он ко мне и потрогал руками космы. — Да и отрезать-то придется совсем немного…

— Оставь меня в покое! — воскликнула я и, пытаясь оказать сопротивление, едва не потеряла равновесие. — Это принесет несчастье, — стояла я на своем, крепко держась за волосы. — Поди прочь с этим ножом…

— У нас это не приносит беды, когда оставляют одну прядь. Заплетают косу, и тогда она вновь отрастает очень быстро. Вот увидите.

Не спрашивал меня более, одну прядь он начал заплетать в косу. Я больше не сопротивлялась, полностью доверившись ему. Его лицо было чрезвычайно серьезным. Внезапно исчезла моя уверенность в том, что он насмехался надо мной. С другой стороны, все, что он говорил, звучало довольно убедительно и понятно. Коса была заплетена очень быстро. Он аккуратно откромсал ее и поднес прямо мне к глазам.

— Не заболею ли я, если волосы будут слишком коротки? — Осторожно осведомилась я. — Ведь всем известно, что именно в них кроется сила человека.

Немного подумав, Эрик ответил:

— Всегда носите вашу косу с собой, и тогда уж точно ничего не случится.

При этом он улыбнулся мне столь обезоруживающе, что мне не оставалось ничего другого, как кивнуть.

— Ну хорошо, — вздохнула я и села прямо. — Режь дальше.

Эрик моментально оказался за моей спиной, стянул с моих плеч покрывало и принялся отрезать моим длинным кинжалом сожженные пряди. За своей спиной я чувствовала его сосредоточенное дыхание, он чуть-чуть дергал меня за волосы, иногда я чувствовала на своем затылке прикосновение его пальцев… Когда работа была закончена, Эрик, довольный, принялся рассматривать то, что получилось. На его лице возникла мальчишеская задорная ухмылка.

— Гм. А я и не подозревал, что могу быть цирюльником. Ваш отец вас не узнает… А ваши шрамы, клянусь честью, даже делают вас похожей на бывалого вояку.

Проглотив это, я отвернулась. Не хотел ли он лишний раз напомнить мне, как я выгляжу? Шрамы. И один из них пересекает все лицо — за что мне такое? А когда появится новая хозяйка замка с шелковистыми волосами и прекрасными глазами, на меня больше никто даже и не взглянет. Ветер подул мне в затылок, и я поняла, как коротко остриг мне волосы Эрик! И еще раз намекнул на то, что сказал сын травницы и что думали все: ты отвратительна.

Подавленная и расстроенная, я закрыла свое ноющее от боли лицо руками, ощутив покрытый коркой засохшей крови рубец и проклиная все, что произошло. Струпья царапали ладони рук, как старый строительный раствор, и болезненно стягивали кожу лица, когда я до нее дотрагивалась.

Он нежно отвел мои руки от лица.

— Ему нужно благодарить Бога за то, что у него такая дочь, — тихо произнес Эрик.

В отблеске огня его глаза на мгновение показались мне бархатными и мягкими… Потом он собрал отрезанные локоны и бросил их в костер.

— Нет, — пробормотала я сдавленным голосом, — нет.

Он поднял брови.

— Как это нет? Не хотите ли вы отдать свою жизнь в жертву Белому Христу?

— Я… нет.

В смущении я отошла от него и свернулась калачиком на холодной лесной земле, как кошка. Что ему было известно? Что он знал о том, как важно было закопать остриженные волосы, вернув их силу земле, а не бросать их в огонь, превратив в дым. А те пряди, которые, не разглядев, он оставил на траве, подберут птицы и совьют из них гнезда. Я вздохнула. Да и откуда ему знать, что приносит болезнь и смерть?.. Резко запахло жженым волосом, я слышала треск пламени, которое он ворошил. Во мне поднималось отвращение к этому запаху, который преследовал меня. Я еще больше сжалась, уткнувшись носом в колени.

Не говоря ни слова, Эрик накрыл меня покрывалом, аккуратно расправив его. Меня охватил легкий озноб. Что же это за человек, руки которого могли быть нежными, как бабочки, и который теми же руками мог убивать, который носил рубахи, снятые с трупов, и терпел на своем теле их кровь — человек, который так кричал на меня, что я теряла зрение и слух, и вскоре после этого читал страдающим от тоски по родине голосом стихи..