Книга Прикосновение, страница 28 – Розалин Уэст

Стараясь двигаться тихо, чтобы не разбудить Сэмми и Джозефа, которые еще спали у холодного очага, Джуд спустилась по лестнице, и даже Бисквит не пошевелился. Остановившись посреди комнаты, она размышляла, следует ли пойти прямо к Долтону и воспримет ли он это как заботу или как навязчивость, и пришла к выводу, что ее нерешительность глупа. Ведь каждое утро Джуд ненадолго заглядывала к нему, чтобы проверить, как он провел ночь, и поступить иначе в это утро означало бы совершить вопиющую ошибку. Сделав глубокий вдох, она решительно направилась к спальне, дверь в которую оказалась распахнутой — комната была пуста.

Возникшая на мгновение паника сменилась уверенностью, что Долтон никуда не мог уйти, во всяком случае, он не мог уйти далеко в одиночку и без причудливо расшитых сапог, которые остались стоять в углу.

Джуд нашла Макензи на парадном крыльце. Он сидел, вытянувшись в кресле-качалке, и словно бы наблюдал за неповторимой игрой восходящего солнца. На глазах у него не было повязки. Но это было совершенно невозможно — вероятно, он наслаждался теплом, начинавшим пригревать его лицо, или просто свободой и мимолетным ощущением первого свежего дыхания воздуха, смягченного росой. Затем он повернул к ней голову, и взгляд его жгуче-синих глаз остановился на лице Джуд. Увидев удивление у него на лице, она поняла, что он действительно наблюдал восход солнца — точно так же, как сейчас всматривался в ее черты.

— Вы видите.

Ее слова были излишними, так как он, можно сказать, одним всепоглощающим взглядом окинул ее, начиная от грубых полусапог и незатейливого платья, до лица, оставшегося открытым и простым из-за собранных назад и убранных в сетку волос. Никогда еще Джуд не чувствовала себя такой обнаженной и незащищенной, и, ожидая от Долтона проявления разочарования, заметила, как потрясение молнией промелькнуло по его лицу и исчезло. Макензи был слишком джентльменом, чтобы откровенно выдать свои мысли — или свое разочарование, и спрятал эмоции за вежливой улыбкой и исключительной сдержанностью.

— Мне потребуется время, чтобы привыкнуть к вашему лицу, после того как я целую неделю представлял его иным. — Затем он наморщил лоб и спросил: — Почему вы не сказали, что ехали в том дилижансе?

Значит, он вспомнил.

— Я… — Джуд была так напугана, что ей понадобилось время, чтобы найти ответ. — Я не думала, что у вас осталось обо мне какое-либо воспоминание.

А если говорить честно, ей не хотелось, чтобы он представлял ее себе как непримечательную путешественницу с невзрачными чертами, которая не давала повода бросить на нее второй взгляд. Она позволила себе воспользоваться его слепотой, а ему — нарисовать образ красивой женщины, чтобы таким образом хотя бы ненадолго почувствовать себя такой и быть желанной для красивого мужчины. Но теперь ее преступление предстало перед его немигающим взором, и она не могла не чувствовать стыда, ожидая осуждения и пожиная плоды своего безрассудства.

Ничего не получалось так, как планировал Долтон, абсолютно ничего. Когда он обнаружил, что зрение вернулось к нему, он был взволнован, как мальчик, которому доверили хранить смертельную тайну. Он хотел поделиться своей радостью, своей победой с одним человеком — с Джуд. Он хотел увести ее на праздничную прогулку и целовать прямо там, под этими великолепными рассветными лучами. Он не находил себе места от нетерпения, ожидая, когда она проснется и найдет его, и ожидание было похоже на зуд, когда нельзя почесаться. Единственное, что занимало его мысли, это не возвращение к своей работе, не ощущение свободы, а освобождение от неизвестности, от незнания, как выглядит Джуд на самом деле.

Макензи был не в силах поверить тому, что говорили ему его глаза. Это была совсем не та женщина, которая преследовала его в снах.

Какую злую шутку сыграли с ним?

Ее лицо, ее фигура были до боли непривлекательны, невероятно невзрачны. Все вскипевшее желание, которое он чувствовал к ней, мгновенно превратилось в мучительный холод.

Нет!

Затем он увидел, как ее глаза наполняются обидой, которая заливала их, словно поток, и успел остановить себя, прежде чем обрушить свой гнев на богинь судьбы за их извращенный юмор. Он влюбился в неподходящую женщину, над ним подшутили, но он слишком многим был обязан ей, этой женщине с непривлекательными чертами, чтобы доставлять ей лишние страдания. Поэтому Макензи как мог скрыл свою антипатию и надеялся, что Джуд никогда не заподозрит, что в этот момент он хотел бы оставаться слепым до того момента, пока не уедет из этого дома, чтобы тот образ, который он себе создал, остался в первозданной чистоте.

— Теперь вы уедете, — твердо сказала она, и это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Видимо, да. — Потрясенный своим открытием, Долтон не сразу нашел что ответить. — У меня есть работа, ко торая ждет меня, и теперь, когда я поправился, мне следует взяться за нее.

— Пойду приготовлю завтрак, если не возражаете. — Джуд сделала шаг назад, ненавидя жгучие слезы обиды, которую старалась спрятать под мрачной улыбкой.

— Да, мадам.

Мадам! После страстных поцелуев, которыми они обменивались, она снова стала «мадам». С трудом проглотив комок в горле, она повернулась и прошла в дом.

Ее небрежное обращение с чайниками и сковородками всех разбудило, и Бисквит засуетился у нее под ногами, ударяя ее тяжелым хвостом по икрам ног. Когда медленно вошел Долтон, она отрезала бекон от большого куска, а у Сэм ми от удивления зевок чуть не застрял в горле. Макензи окинул взглядом растрепанного молодого человека и, узнав его, широко улыбнулся:

— Доброе утро, Сэм.

— Мак, вы видите!

В отличие от своей сестры Сэмми Эймос был в точности таким, каким Долтон нарисовал его в своем воображении: большим, но откровенно ребенком, начиная от взъерошенных волос и до щенячьих глаз. В нем не было ни капли расслабленного тупоумия, которое Долтон помнил в тех, кого недоброжелательно называли «идиотами» недалекие люди из его детского окружения. Сэмми был веселым и сияющим, как новая монета.

— Хм-м! — раздалось самодовольное восклицание. — А кое-кто сомневался в моей способности помочь душевному здоровью.

Долтон бросил быстрый взгляд на Джозефа — это был день сюрпризов.

— Вы индеец.

— Я знаю. А вы, белый человек, обязаны мне. — Вытащив свои старые кости из одеял, Джозеф неторопливо прошел к стулу с высокой спинкой; стоявшему перед плитой.

Первый раз Долтон завтракал с ними за столом. Сэмми едва находил время жевать еду, так как забрасывал Долтона вопросами о вновь вернувшемся зрении. А Долтон не мог удержаться и не перевести взгляд на молчаливую Джуд Эймос, подававшую им завтрак.

Когда-то он наблюдал, как деревянная кукла говорила голосом чревовещателя, и в восхищении смеялся, когда слова, казалось, выходили из подвешенной на петлях челюсти.

Глядя, как Джуд спрашивает, не хочет ли кто-нибудь еще кофе, он вспомнил то давнее представление: голос был знакомым, но он исходил не из тех губ, которые двигались. Во всяком случае, так казалось Долтону. Будучи узником тьмы, он создал лицо, соответствующее этому серьезному голосу и хрипловатому смеху. Он, как скульптор, пользуясь осязательной способностью пальцев, изучил каждую черту и искусно, почти любовно создал то, что, как подсказывало ему сердце, должно было быть там: красивые черты, соответствующие тому, что он знал о женщине. Столкнуться с таким невыразительным лицом оказалось болезненным ударом: Макензи увидел незнакомку, говорившую словами любимого человека, и оплакивал потерю женщины, которой поклонялся в своем воображении.