Книга Танго Мотылька, страница 39 – Марина Серова

Я понимающе кивнула.

– А молодые учителя все историки?

– Ах нет, что вы… Герасимов – математик, Иванова – экономичка, а Елисеев – биолог. Эти ребята в самое разное время были самыми большими проблемами у нас в школе, Петр Иванович с ними просто чудо сотворил. Кстати, их дети тоже любят.

– А с ними мне можно будет встретиться? – спросила я, глянув на часы, пустой урок Софьи Николаевны близился к концу, о чем говорило то, что она начала потихоньку готовиться к следующему уроку.

– С ребятами?

– Нет, с учителями, о которых вы говорили…

– Ну да, конечно, сейчас пройдем в учительскую за журналом, и я вас представлю… Но вряд ли они смогут уделить вам много времени…

– Софья Николаевна, мне хватит и того, что вы рассказали, просто вы меня заинтриговали, мне интересно стало, что за учителя получились из главных школьных сорванцов. – Я улыбнулась.

Софья Николаевна зарделась от удовольствия.

Она проводила меня в учительскую, где, как и обещала, познакомила с бывшими учениками Кускова, ныне продолжающими его дело.

Учителя, вызвавшие мой интерес, оказались достойными его. Начать можно с того, что они совершенно не походили на тот стереотип учителя, что сложился у меня еще со времен моей учебы в школе. Троица молодых специалистов походила на компанию детей, неожиданно для себя ставших похожими на взрослых. По сравнению с остальными учителями они выглядели, можно сказать, вызывающе. Как и дети, они были одеты в новую интерпретацию единой школьной формы – джинсовые сарафаны и двойки, сочетающиеся с белыми рубашками. Они разговаривали на сложном языке, доступном пониманию лишь современным подросткам. Вместе с тем, в общении с ними довольно остро осознавался тот факт, что говоришь ты все же с людьми, которые несут свет знания дремучему и дикому народу под названием «дети». Наверно, именно такими и должны быть учителя: молодыми, еще не забывшими прелести осознания, что смог придумать ни с чем не сравнимую гадость своему другу, и понимающими, что гранит науки вполне способен приподнять твои способности к каверзам на новый уровень.

Надо сказать, что троица совершенно комфортно чувствовала себя среди своих бывших учителей, ныне ставших коллегами. В тот момент, когда я в компании Софьи Николаевны переступила порог учительской, там шло оживленное обсуждение какого-то, видимо, уже довольно наболевшего вопроса. Беседа не прекратилась после моего представления, просто перетекла в новое русло. Каждый из присутствующих счел своим долгом сказать что-нибудь хорошее о Петре Ивановиче. Естественно, из гомона этой, в принципе, очень обособленной касты нашего народонаселения я ничего нового не узнала. Петра Ивановича все любили, уважали и преклонялись перед его талантом общения с детьми.

Откланявшись, я тепло со всеми попрощалась. Пришлось пообещать прислать им копию своей статьи, ведь в школе его считали чем-то вроде миссии.

Вторым пунктом в моем плане шла библиотека. Туда я и направилась, не позволив себе даже соблазниться посещением какого-нибудь общепитательного заведения. Глядя на красочные вывески с изображением кулинарных изысков, я неожиданно поняла, что проголодалась.

Но нет, мужественно задушив робкий голос, звавший насладиться фаршированным яблоками гусем, я направила свои многострадальные стопы в ставшее мистическим в наше время место. Библиотека поразила меня тем, что полностью скопировала картину из моих воспоминаний. Такие же высокие потолки, огромные окна, старенькие столы и стеллажи с книгами.

Женщина, сидевшая за столом приема-выдачи книг, спокойно выслушав мою просьбу увидеться с кем-нибудь, знавшим Петра Ивановича, поднялась и, поставив на стойку табличку «технический перерыв 5 минут», пригласила меня отойти в сторонку.

Узнать мне от нее довелось немного. Петр Иванович очень интересовался историей России, но не только ею. Это я, в принципе, уже знала. Каждую среду, как по расписанию, Петр Иванович появлялся в библиотеке в четыре часа вечера и оставался до семи. Скорее всего, такая точность была действительно связана с его расписанием уроков.

В историческом клубе мне тоже довелось узнать немного. Сотоварищи Кускова по клубу были очень общительными людьми, но их рассказы сводились в основном к талантам Петра Ивановича и его страсти к истории и собирательству всего, что имело хоть какое-то к ней отношение.

После посещения всех намеченных мест я направилась домой, предварительно перекусив тем, что додумалась взять с собой.

Время в дороге пролетело незаметно, большей частью благодаря тому, что я беспрерывно думала. В принципе, я настолько увлеклась мыслительным процессом, что не заметила свет в моих окнах. То есть, конечно, заметила краем глаза, но не сразу сообразила обратить на это внимание. Где-то между пятым и шестым этажами эта мысль решила меня огорошить на мгновение, в течение которого мой эксклюзивный интеллект успел сообразить, кто ждет меня дома. Надо сказать, ощущение жутко непривычное.

Решив продолжить вечер непривычных явлений, я позвонила в собственную дверь.

Разумеется, мне открыл Никита. Причем даже не потрудившись спросить, кто пришел и по какому вопросу. И даже не глянув в глазок. Ну, если он совсем не намерен соблюдать элементарные правила самосохранения, мог бы подумать о моем имуществе. Квартира-то моя, в конце концов, а он пускает сюда всех подряд, не спросив пароля.

– Итак, благоразумие ты не отыскал, – констатировала я неприятный факт, сердито поджав губы.

– Но ведь я знал, что это ты, – ослепительная улыбка осветила его красивое лицо так, что мне чуть не пришлось зажмуриться. – Я видел, как ты подъехала.

– Ладно, проехали. – Я прошлепала на кухню вслед за дивным ароматом, что струился оттуда, несмотря даже на то, что проем загородил Никита Максимович своей немаленькой фигуркой.

– О! Да! Ты же проголодалась… – Никита умудрился обогнать меня и протиснуться вперед, чтобы оказаться на кухне раньше.

Кухню я практически узнала. То есть не узнала, а додумалась, воспользовавшись методом «от обратного», ведь не могла же быть в моей квартире не моя кухня!!!

Никита постарался на славу. Везде, где только это было возможно, лежали продукты, стояли чашки, сковородки и кастрюльки. На плите что-то шипело и булькало на каждой из четырех камфорок. И даже что-то пеклось в духовке.

Я и не знала, что она работает.

Сам Никита сиял посреди всего этого безобразия, как оформленный по какому-то чудному журнальному дизайну поваренок-переросток.

В общем, оккупация моей жизненно важной территории прошла технично, быстро, в отсутствии сопротивления и, как следствие, безболезненно.

Осмотревшись, я только и смогла капризно поджать губы, как ребенок, краем глаза пытаясь высмотреть что-нибудь съедобное, лежащее поближе ко мне. Никита на это добродушно усмехнулся и вытолкал меня с кухни.

– Иди, освежись с дороги, еще пять минут, и мы будем есть по-настоящему.