Книга Сердце рыцаря, страница 82 – Джиллиан Брэдшоу

– Это не понадобится. Ален и его жена завтра сюда приедут, – признался Тьер.

И он рассказал Мари о Таленсаке и о том, как он там побывал. Для него это признание стало большим облегчением. Воспоминание о мужчинах, возмущенно смотревших на него из колодок, о бледном, больном лице Элин и воспаленном лице Алена не оставляло его с самого отъезда, чем бы он ни занимался.

– Бедная Элин, – сказала она, когда Тьер замолчал. – И бедный Ален, и бедный Таленсак. Боже милостивый, как легко людям стать несчастными!

Мгновение он стоял, глядя на нее. Мари была одета в одно из платьев, подаренных Авуаз для поездки в Париж, – красивый светло-бежевый наряд. И на ней было рубиновое ожерелье, которого он прежде у нее не видел. Роскошь была ей к лицу, подчеркивая спокойное самообладание, которым она отличалась даже в черном монашеском одеянии. А вот лицо у нее было взволнованное. Тьеру внезапно захотелось ее поцеловать, но он удержался.

– Мы будем говорить с герцогом Хоэлом сегодня? – спросил он. – Или завтра?

– Завтра, – уверенно решила Мари, – после охоты. Пусть Хоэл сначала хорошо проведет день со своим братом.

– Как скажешь. – Тьер помолчал, продолжая наблюдать за ней. – Да, чуть не забыл, – сказал он, заставив себя улыбнуться, – как Шаландри? И как твой монастырь?

Она ответно улыбнулась – тоже не без труда. Их взгляды на секунду задержались друг на друге в бессловесном приветствии. Людям так легко стать несчастными, но они будут бороться за те небольшие радости, которые у них есть.

– Они меня смутили, – ответила она. – Они остались прежними, а я – нет.

Он предложил ей руку, и они направились обратно к дому.

– Ты поразила Шаландри? – спросил он. Мари улыбнулась уже более естественно.

– Они и так были поражены. Им было непонятно, каково иметь архангела в качестве своего сюзерена.

– С герцогом Робертом Нормандским они не могли приобрести большого опыта общения с ангелами.

– Да, – серьезно согласилась Мари.

Как только Мари попала в Шаландри, она убедилась в том, что была права, цепляясь за свою честь. От этого зависела судьба стольких людей! Служащие и прислуга замка боялись, что поместье перейдет к Хоэлу и все они потеряют свои места. Крестьяне боялись, что явится какой-нибудь нормандец, который повысит арендную плату. И все были рады узнать, что жизнь пойдет по-прежнему, за исключением того, что деньги пойдут аббатству. Мари не смогла бы жить в этом доме, если бы ей пришлось выставить за дверь людей, знакомых ей с детства. Однако было очень странно вернуться в такое знакомое место – и обнаружить, что сама она стала совсем другой. Управляющий ее отца сначала попытался ее поучать, старый капеллан, обучавший грамоте, попытался давать советы, а прислуга попыталась относиться к ней свысока, как делали это раньше. Очень скоро им и ей самой стало ясно, что они обращаются к человеку, которого больше не существует, и они прекратили, устремили на нее озадаченные взгляды и начали называть «моя госпожа». А ведь прошло всего четыре года с тех пор, как она в последний раз была в Шаландри, и комнаты остались точно такими, какими она их помнила, и лица людей почти не изменились. Она знала, что изменилась, – но чтобы так сильно? Ей было странно и неприятно оказаться чужой в своем собственном доме. Она вместе с Гральоном осмотрела имущество, собрала часть мелких вещей и отправилась дальше в монастырь, уже подозревая, что больше никогда не вернется в Шаландри.

В монастыре Святого Михаила все было так же, как в Шаландри. Когда леди Констанция встретила Мари у ворот, то назвала ее своей милой девочкой и похвалила за благочестивое решение передать аббатству столь богатое владение. И она тоже вскоре замолчала и озадаченно уставилась на Мари. И Мари обнаружила, что обращается с настоятельницей совсем не так, как ожидала: не с искренним уважением, которое питала к ней поначалу, и не со смесью покорного повиновения и тайного презрения, которое стало ей свойственно к моменту отъезда. Вместо этого она вдруг заметила, насколько Констанция похожа на свою сестру Авуаз, и почувствовала к ней симпатию. Когда церемония передачи владения закончилась и старого управляющего Шаландри утвердили на прежнем месте, Констанция неожиданно обняла Мари и спросила:

– Ты ведь вернешься обратно, милая? Я знаю, что когда-то тебе хотелось здесь остаться, и, право, я буду очень рада, если ты это сделаешь.

«Возможно, – подумала теперь Мари, – возможно. Бывают вещи и похуже. Я могла бы заведовать монастырской библиотекой и выезжать из монастыря для покупки книг. Я могла бы работать в больнице или в школе. Я могла бы молиться и обрести мир. В том, что прежде мне было так плохо, виноват не монастырь, а я сама. Возможно, примирение с плотью необходимо не только для того, чтобы стать женой, но и чтобы стать монахиней. Да, я все-таки могла бы найти здесь счастье. Как я могла бы найти счастье с Тьером, если бы герцог дал ему достаточно большое владение, чтобы нам можно было за счет него жить, и если бы он все-таки захотел на мне жениться, получив его. Но пусть еще какое-то время все останется как есть. Мне ни к чему спешить».

– Значит, ты их поразила, – проговорил Тьер с ухмылкой. Она искоса посмотрела на него и ответно улыбнулась. – И ты благополучно лишила себя наследства?

– Я благополучно стала такой же безземельной, как ты. Он остановился у самой двери в дом и поймал ее за руки.

– А почему бы нам сегодня не сбежать и не обвенчаться?

– И конечно же, ты уже придумал, на что мы будем в этом случае жить?

– Нечего заботиться о завтрашнем дне, пусть завтрашний день сам о себе позаботится. Довлеет дневи злоба его.

– О, так, значит, ты по-прежнему намерен стать святым и не думать о телесном! Я тебя приветствую!

Возможно, я тоже стану святой и к тебе присоединюсь. Мы станем жить в лесной хижине, есть орехи и ягоды и пить ключевую воду. Но святые не женятся. Мы будем жить вместе, как брат с сестрой.

– У твоего брата грешное кровосмесительное сердце, – заявил Тьер с улыбкой, он отпустил ее руки, чтобы открыть перед ней дверь. – Сегодня в меню пирог с костным мозгом и голуби в красном вине. Наверное, нам не следует убегать до завтра.

Следующее утро выдалось безоблачным и ярким. Белое солнце дрожало, вставая из розового летнего марева. Воздух был теплым и почти безветренным, и казалось, что вокруг Треффендела огромный лес сделал глубокий зеленый вдох, словно собираясь запеть.

Ален приехал в охотничий дом рано утром, везя Элин позади себя на крупном сером коне. Их сопровождали двое слуг и несколько гончих. На лице Элин появился легкий румянец, и она улыбалась. Перспектива уехать из Таленсака и провести день при дворе осушила ее слезы, а надежда окончательно оставить Таленсак и поселиться в Нанте впервые за последние месяцы вернула ей веру в будущее счастье.

Двор перед охотничьим домом был полон шума и суматохи. Лошадей седлали для охоты, гончие на сворах лаяли друг на друга, метались и скулили от нетерпения. Мужчины и женщины дули в охотничьи рога и выражали восхищение нарядами друг друга. Ален нашел взглядом Тьера, который вел спор с лесничим герцога и епископом Кириаком относительно помета оленя. Он остановил коня рядом с кузеном, спрыгнул на землю и помог слезть Элин. Как Ален и рассчитывал, Тьер прервал свой спор, чтобы с ними поздороваться.