Онлайн книга «Бедная Настя. Книга 2. Крепостная навсегда»
— А я не хочу, чтобы они превратились в вечность! — Ты готова рисковать своей репутацией? — А вы рисковали своей, когда бросились за мадемуазель де Транш, дабы уехать с нею в Париж? — Увы, я все же не посмел ослушаться отца. Я стоял на морозе в сугробе под ее окном и играл на прощанье на скрипке серенаду из Моцарта… — Это так прекрасно! — Наташа преисполнилась умиления дядюшкиным романтизмом. — Не могу сказать, что обмороженные пальцы сделали меня привлекательнее, но собирайся, любовь не бывает без жертв. Надеюсь, твои не окажутся столь же трагичными. Наташа на радостях облобызала дядюшку и бросилась домой собираться. По дороге в Двугорское она без умолку щебетала и, счастливая, выпорхнула из кареты вблизи усадьбы Долгоруких. А Оболенский отправился к Корфам. Дальнейшее ввергло его в такую горесть, что он, будучи приглашен к ужину, почти не прикоснулся к еде, хотя и выглядела, и пахла она аппетитно. За столом молчали все: заметно похудевший и осунувшийся Владимир, растерянный Миша и печальная Анна. Наконец, Владимир нарушил тишину и рассказал Оболенскому обо всем, что случилось, и это усилило навалившуюся на князя мигрень. Сергей Степанович извинился и, сославшись на нездоровье, ушел в отведенную ему комнату. Утро добавило скорби — похороны и странная выходка Владимира подействовали на него удручающе. Но Оболенский нашел в себе силы мужественно перенести смерть друга и боевого товарища. А что до Владимира, то он был известен своим непредсказуемым и строптивым нравом. История с вызовом наследника на дуэль — вопиющий случай, лишний раз подтвердивший дурную репутацию этого храброго, но неразборчивого в средствах выяснения отношений и не изощренного в дипломатии молодого человека. Оболенский знал, как дорог был Владимир отцу, но той симпатии, которую излучала Анна и которой обладал сам Корф, он все же был лишен, и поэтому часто попадал в истории, которые надрывали сердце старого барона. Поклонившись могиле Ивана Ивановича, Оболенский вернулся в дом и прошел в библиотеку, где они любили сиживать и курить трубку. Князь опустился в любимое кресло Корфа — не занимая его место, а просто вспоминая об ушедшем друге, и взял с курительного столика бомбоньерку с табаком. — Ах! — вскрикнула вошедшая в библиотеку Анна. — Аннушка! Простите, — поспешно сказал Оболенский, вставая с кресла. — Простите, что напугал вас. — Сергей Степанович! А мне показалось, что это барон сидит в своем любимом кресле… — Да, он любил его и в шутку называл «последним седлом старого солдата». — Вы и трубку набиваете точно так же, как Иван Иванович! — Ведь это он меня и научил! Сколько же лет мы с ним были знакомы? Почти полвека — подумать только… Но позвольте мне задать вам один вопрос? — Да-да, конечно. — Надеюсь, вы не изменили своего решения из-за этой трагедии? Вы по-прежнему намерены ехать в Петербург и стать актрисой? — Я не думаю, что это будет сейчас правильным. — Вы шутите, дитя мое?! Вы хотите сказать, что передумали? — Дядюшка умер в день моей премьеры. Боюсь, я никогда не смогу избавиться от этого воспоминания. — Дорогая! Вы еще так молоды, и у вас впереди еще столько печалей и радостей, разочарований и любви. — Любовь? Любовь и есть главный источник бед и разочарований. — Так вот в чем дело! — улыбнулся Оболенский. — Я должен был догадаться. Но позвольте дать вам один совет. Когда вы будете выбирать между любовью и театром — вспомните, что любовь проходит, и ее сменяет пора забот и утраченных иллюзий. И ваш талант постепенно угаснет за семейными хлопотами. Тогда как театр навсегда будет давать вам ощущение новизны и продлевать вашу жизнь. — Я благодарна вам, Сергей Степанович, за заботу, но я сейчас совершенно не готова думать о будущем! — И все же рано или поздно вам придется выбирать между театром и любимым человеком, — с грустью сказал мудрый Оболенский. — Я знал много прекрасных актрис. Великих актрис. Я принимал участие в их судьбах. И смею вас уверить: чем раньше вы сделаете свой выбор, тем менее мучительным он будет для вас и для вашего избранника. — К несчастью, я не так свободна в своем выборе, как это может показаться. — Вы хороши собой, талантливы, добры. Вы способны внушать серьезные чувства. Мой племянник Михаил… — Мы с ним едва знакомы, — перебила его Анна. — Возможно, ему понравилось мое пение, не более того. — Вероятно, я ошибаюсь, но когда на балу вы танцевали, мне показалось, что амур нацелил свою стрелу прямо в его сердце. — Простите меня, Сергей Степанович, — Анна решила прервать этот разговор, пока он не завел их еще дальше. — Мне надо вернуться в столовую. А вы отдыхайте здесь. Иван Иванович был бы счастлив видеть своего друга и говорить с ним. Оболенский сей внезапной перемены в ее настроении не понял, но все же отнес это на счет недавней трагедии и убеждать Анну в обратном не стал. И, когда она вышла, снова погрузился в воспоминания и размышления о бренности земного бытия. Анну же перехватила в коридоре неугомонная Полина и принялась выспрашивать, говорила ли она с Оболенским? У Анны не было ни сил, ни желания отвечать ей, она неопределенно кивнула головой и заспешила прочь. Полина ее молчание и этот жест поняла по-своему. Она тут же кинулась на кухню, налила чаю и, поправив складки и рюши на платье, явилась перед Оболенским. — Спасибо тебе, милая, — рассеянно сказал он, принимая от нее тонкую чашечку из дорого китайского фарфора. Иван Иванович был ценителем изящных и экзотических вещей, и азиатские раритеты всегда интересовали его особенно. Оболенский отпил чуть-чуть чаю и отметил, что сорт подстать своему благородному хозяину — изысканный по вкусу и редкий по цвету — с оттенком пурпурного. — Что ж ты выпил все и мне ничего не оставил? — с театральным пафосом продекламировала Полина. — В каком смысле?! — растерялся Оболенский. — Это монолог Джульетты, в склепе, над бездыханным трупом Ромео, — пояснила Полина. — Над ..трупом? — Оболенский едва не поперхнулся от ужаса. — Надо же предупреждать, милочка! — Не пей, не пей вина, Гертруда! — Полина вплотную приблизилась к Оболенскому, едва не вжавшемуся в спинку кресла. — А это что еще такое? — Это Клавдий. Из «Гамлета». «Я пить хочу!» — застонала Полина, склоняясь к самому лицу князя. — А это уже Гертруда. О-о-о!.. — Что ты, девушка, встань! — не на шутку перепугался Оболенский, когда Полина принялась заваливаться к нему на колени. — Встань немедленно! Сюда могут войти! Совсем с ума сошла? — Вам понравилось, Сергей Степанович? — Полина «ожила» и присела в поклоне перед креслом, в котором опадал вконец раздавленный ее бесцеремонностью Оболенский. |