Онлайн книга «Бедная Настя. Книга 2. Крепостная навсегда»
В отличие от Владимира, весьма искушенного в военном ремесле, Репнин романтизировал баталии и был склонен скорее к авантюрам, нежели к тривиальной армейской службе. Ему нравился дух приключений и тайны, и поэтому он с удовольствием окунулся в атмосферу расследования убийства барона. К тому же некоторую приподнятость обстоятельствам придавал и тот факт, что в интриге оказалась замешанной прекрасная женщина — Анна, ради которой Репнин был готов на любые подвиги и жертвы, тоже, разумеется, романтические. Михаил не казался настоящим мечтателем, но порой иллюзии овладевали им, и все происходящее вокруг грезилось, а не оценивалось с холодностью трезвого ума. И поэтому, пребывая в возбуждении и азарте, Репнин бывал неосмотрителен и не всегда осторожен. Как и сейчас, когда вперед его вело знамя любви с вышитым на нем золотом именем Анны. — Только пошевелись, и я тебя прикончу! — услышал Репнин незнакомый ему голос, едва вошел в указанную Забалуевым избушку. — Отпусти… — Репнин почувствовал у горла холод стали остро наточенного клинка. — Тебя прислал Забалуев, чтобы убить меня? — Убить?! — решил все-таки пошевелиться Репнин. — Я даже не знаю, кто ты! Послушай… — Не вздумай мне врать, а то в миг порешу! — Однако, любезный, — попытался Репнин договориться с неизвестным нападавшим, — ты ошибаешься — никто меня не присылал. Господин Забалуев назначил мне здесь встречу! — Не ври! Раз пришел меня убить, живым отсюда не выйдешь! — Да не собирался я тебя… Репнин не договорил — рядом просвистела пуля, потом вторая. Они влетели в открытую дверь, напротив которой стояли Репнин и неизвестный, и явно влетели неслучайно. Напавший на Михаила человек пригнулся и метнулся в сторону, к стене. И теперь Репнин увидел его. Это был немолодой цыган — крепко сбитый, с заметной седой прядью надо лбом. — Плохо твои люди стреляют, — оскалился цыган. — Ненароком и в тебя попасть могут. — Если бы это стреляли мои люди, — ответил Михаил, тоже прижимаясь к стене, — то ты бы уже был на Небесах. — Я тебе не верю! — Мне назначил здесь встречу Забалуев, в два часа пополудни. — И мне он сказал, что придет в это же время, — цыган осторожно выглянул за дверь и быстро отклонился — пуля прошила деревянную доску над ним. — Но вместо него пришел ты. И не верю я ни тебе, ни ему! — Верь, не верь, дело твое. Но в мои планы не входило сегодня умереть, — Репнин и сам попытался выглянуть наружу и едва успел уклониться от следующей пули. — Вот черт! — Черт не черт, а стреляет прицельно. Стой! Ты куда?! — цыган схватил Репнина за руку. — Я же сказал — живым ты отсюда не выйдешь! — Надо выбираться с другой стороны дома. Ты что, не видишь, что стреляют в нас обоих? — Выходит, обманули тебя твои друзья, — скривился цыган. — Это не мои друзья! — А кто? — Откуда я знаю… — Репнин вырвал руку из цепких пальцев цыгана и приподнялся, чтобы перебежать к окну на противоположной стене избушки. — Что ж ты делаешь?! Забалуев только того и ждет, чтобы мы убили друг друга!.. Когда Репнин пришел в себя, то увидел над собой красивую молодую, черноволосую женщину с большими карими глазами в окружении длинных бархатных ресниц. — Долго ты, барин, без памяти лежал, — ласковым, грудным голосом сказала она. — Кто ты? — не понял Репнин. Последнее, что он запомнил, — страшный взгляд цыгана там, в избушке. А потом он почувствовал резкую, сильную боль и потерял сознание. — Я — Рада, сестра Седого. — Какого седого? — Того, кто ранил тебя. Он наш вожак, Седой — его прозвище. Или уже забыл, с кем дрался? — Я не дрался — это он хотел меня убить, — Репнин, наконец, огляделся. Он лежал на какой-то подстилке в шатре, накрытый мягкой на ощупь тканью, но без одежды, с перебинтованы торсом. — Рана не опасная, — поймала его взгляд Рада. — Седой неглубоко задел, до свадьбы заживет. — Где я? — У нас, в таборе — здесь для тебя безопасно. Здесь никого нет, кроме нас. — А твой брат? — Скоро вернется. А пока велел, чтобы я о тебе позаботилась. Лежи смирно, барин. Слаб ты еще. — Я должен идти… — Репнин хотел привстать, но голова закружилась. — Ты должен лежать, — Рада мягким движением заставила его лечь снова. — Будешь меня слушаться — скоро поправишься. — Значит, твой брат поверил, что я не собирался его убивать? — Мне нет дела до мужских споров. Я другое вижу — красивый ты, барин! Репнин собирался возразить и неловко пошевелился, боль тут же дала о себе знать, и Михаил поморщился. — Терпи, золотой, — успокаивающе прошептала Рада. — Такая боль скоро проходит. Плохо, когда сердце болит от любви. Эти раны долго не заживают. Но твоя скоро затянется. — Ты колдунья? — Нет, я простая цыганка, — Рада заглянула ему в лицо. — Скажи, а та, в твоем сердце, кто она? — Самая прекрасная женщина на свете. — Любишь ее? — Больше жизни. — Но если все же не заладится у вас, — вспомни про меня. — У нас заладится, — убежденно сказал Репнин. — Она тоже меня любит. Я буду просить ее руки. Если, конечно, твой брат прежде не убьет меня. — Не стану я тебя убивать, — прозвучал рядом уже знакомый Репнину голос. В шатер вошел Седой. Рада передвинулась ближе к Репнину и поправила под ним некое подобие подушки, чтобы тому было легче видеть и разговаривать. — Один раз ты уже пытался… — Разве я знал, кто ты есть на самом деле? Хороший человек не станет с Забалуевым дел иметь. — Однако ты и сам этого не избежал. — Я не затем тебя спасал, чтобы ссориться с тобой. Я тебе кое-что показать хочу. Смотри, — Седой достал из кожаной сумки флакон. — Догадываешься, что это? — Это… — понял Репнин. — Яд, — кивнул Седой. — Смертельный. Из Индии привезен. Недавно точно такой же флакон у меня купил Забалуев. В том флаконе тоже был яд. — Если бы купил, — вставила свое слово Рада. — Взял под честное слово. Он Седому деньги должен, а отдавать не хочет. — Когда это случилось? — За несколько недель до того, как убили барона. Я ему сказал, что во флакончике смертельный яд. Но его яд вовсе не интересовал, он только на флакончик позарился. — И хлыст тогда же взял, — припомнила Рада. — Яд и хлыст мне по наследству от дяди остались, — пояснил Седой. — Это семейная реликвия, наши предки из Индии вышли, а кочуют теперь по всему свету. Дядя говорил — яд очень сильный, чтобы человека на тот свет отправить одной капли довольно. |