Онлайн книга «Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви»
Александр еще раз поцеловал Марии руку, а Наташу, направившуюся было вслед за принцессой, за руку удержал. — Я думал, что она — это вы, прошептал Александр ей на ухо. — Я? — Разве я мог подумать, что вы, такая умная, такая красивая, будете всего лишь посыльной! — Раньше это вас вполне устраивало, — так же шепотом отвечала Наташа. — Сейчас все по-другому. Еще немного — и я признался бы вам в любви. — Но… вы представляете, к чему бы это привело? К очередной дуэли. С Андреем. — Значит он… у вас с ним все хорошо? — Да. — Ну, что ж, — Александр нахмурился и сказал громко: «Я желаю вам счастья». — Спасибо, Ваше высочество, — Наташа поклонилась ему. — Я тоже хочу, чтобы у Вас с Марией все было очень хорошо. А как мне отблагодарить Вас за Ваше участие в моей судьбе? — Не стоит, Натали, — Александр равнодушно махнул рукой. — Вы мне уже отомстили… то есть я хотел сказать — отблагодарили. Вы мне очень помогли. Смущенная и ничего не понявшая Наташа быстро ушла вслед за принцессой, а цесаревич обернулся к Жуковскому. — Василий Андреевич, я собирался просить у вас прощения за резкость, с которой давеча я говорил с вами. — В ответ я хотел бы сделать то же самое. Мы говорили с Вами на повышенных тонах. Но это всего лишь признак кризиса, который требовал разрешения. И мы, надеюсь, разрешили его? — Разумеется, — кивнул Александр. — А посему хотел бы обратить Ваше внимание на кризис иного свойства, в разрешении которого Вы могли бы принять самое непосредственное участие. — Если вы говорите о заседании Государственного совета… — Именно о нем. — Дорогой мой, Василий Андреевич, — тяжело вздохнул Александр. — Я всегда любил вас за то, что вы, как никто другой, хорошо понимали меня. Вы да еще разве что безмерно уважаемый мною Карл Карлович, упокой, Господи, его душу! — Ваше высочество, речь идет о деле огромной важности. — Да-да, знаю, — отмахнулся Александр. — Знаю, понимаю! Но что может быть важнее того, что только что в этой комнате произошло?! — Но ведь это уже произошло. Как говорится, plus quam perfectum — давно прошедшее время. — Почему же давно прошедшее? Ничего не прошедшее! — возмущенно воскликнул цесаревич. — Вы несколько минут назад разрушили мою мечту. Разбили надежду. И желаете уверить меня, что переживать по этому поводу — значит попусту тратить время? — Драгоценное время наследника престола! — напомнил Жуковский. — Я не хочу этого! Я никогда этого не желал! Моим единственным стремлением было желание найти достойную подругу, которая украсила бы мой семейный очаг и доставила то, что мне представляется единственным и высшим счастьем на земле — счастье быть супругом и отцом. — Но разве принцесса Мария не та, о ком Вы мечтали? — Я хотел бы видеть в ней единомышленницу, но она всего лишь предмет торга. Станет или не станет она будущей императрицей… Я мечтал о Женщине — нежной, ласковой, преданной, домашней! — Все это Вас еще ждет после свадьбы. — Да неужели вы всерьез думаете, что мне дадут спокойно наслаждаться простыми человеческими радостями, лишь только совершится эта церемония? Даже я при всей своей наивности прекрасно понимаю, что тут же навалится такой груз новых и еще более ответственных обязательств! Я должен буду обеспечить трону наследственность, а потом превратить своих детей в игрушки в руках царедворцев и политиков! — Но Ваше высочество… — Вы думаете, я забыл тот страшный холодный день в декабре, когда отец передал меня гвардейцам, чтобы в случае удачи бунтовщиков они могли бы защитить меня. Я до сих пор ощущаю этот запах пота, смешанного с водкой и вижу во сне их красные от морозного ветра бородатые лица. — Доля властителя никогда не была беспечной. И если помните, я написал тогда для Вас в своей оде: Жить для веков в величии народном, Для блага всех — свое позабывать, Лишь в голосе Отечества свободном С смирением Дале свои читать… — А я хотел другого, — в глазах Александра, кажется, блеснули слезы. — Поселиться где-нибудь в теплой Европе. Например, в Италии, в Падуе. Жить — просто, может быть, даже в гостинице. Жить с той, что для тебя всех милее, нянчить малышей, дышать волшебным италийским воздухом и вечерами смотреть с балкона на горы в лучах заходящего солнца. И ежедневно навещать капеллу с фресками Джотто, слушать ее тишину и наслаждаться вечностью и покоем! — Ваше высочество, Александр Николаевич, позвольте помочь Вам однако спуститься с небесных вершин на нашу грешную землю. — А зачем? — Знаете, в чем главная слабость мечтательства? — В ее иллюзорности? — Нет. Самое грустное зрелище — это мечта, ставшая явью. Сбывшаяся мечта — это крах надежды. — А не это ли самое вы только что проделали со мной, когда раскрыли тайну моей прекрасной незнакомки? — Мы не раскрывали тайны, мы пытались объяснить Вам, что Вы еще так мало знаете о своей невесте, и ваше будущее сулит Вам еще много сюрпризов. — То есть, вы хотите сказать, что мне следует остановиться? — Ни в коем случае. Просто перенаправьте ось вашего поиска. Перестаньте смотреть кругом и получше вглядитесь в то, что рядом. — Вы меня совершенно запутали! Я говорю, что хочу дальше, а вы говорите — глубже. — Вам, мой дорогой ученик, всегда не хватало усидчивости. — Зато у меня хватает терпения выслушивать бесконечные нотации и нравоучения! — Боюсь, Вы путаете эти сомнительные деяния с советами, которые даются Вам для Вашего же блага. — Господи! Да почему же все знают, что такое благо для меня, кроме того единственного, кого это касается напрямую, кроме меня самого?! — Александр стал гневен, но как-то по-детски и очень мелодраматично. — А для этого. Вам надо сделать не так уж много, — улыбнулся Жуковский. — Вам стоит лишь научиться управлять и стать тем, кому подчиняются. — А я что делаю все это время? — растерялся Александр. — Вы? Вы капризничаете. Да-да! Вы ведете себя, как самоуверенный и легкомысленный мальчишка. И вместо того, чтобы доказать свое право быть услышанным, устраиваете малоприятные сцены Их величествам и помыкаете бедной принцессой. — Но я же исправился, — растерялся Александр. — Неужели? — Жуковский эффектно выгнул дугой брови. — Вы были настолько упоены своим потрясением, что даже не соизволили хорошенько успокоить бедную Марию. — Я извинился… — начал было цесаревич. |