Книга Кузина королевы, страница 21 – Шейла Бишоп

Паж, с преломленной пикой в руках, вел на поводу боевого коня Сидни. Турнирный конь, потом еще одно знамя – и вот показались герольды, несущие эмблемы принадлежности Филиппа к рыцарству, и за ними – накрытый черным бархатом гроб.

Пенелопа закрыла глаза. Она не собиралась смотреть на гроб. Она свято верила, что душа Филиппа попала в рай, но его земная оболочка была в этом узком ящике... «Лучше пусть я буду помнить, каким он был при жизни». Ее душа была полна воспоминаниями о нем, и, хотя было кощунством возрождать к жизни некоторые из них – особенно сейчас, – она ничего не могла с собой поделать.

Пенелопа не видела, что гроб нес Фулк Гревилль, как не видела и брата Филиппа Роберта – ближайшего родственника усопшего.

К ее руке прикоснулась Дороти:

– Взгляни. Это тебя успокоит.

Пенелопа открыла глаза. В ряд – лошади ноздря к ноздре – гарцевали четыре графа. Трое были мужчины в летах – два дяди Филиппа, Лейстер и Хантингтон, и его зять Пембрук. Четвертым был стройный девятнадцатилетний юноша с каштановыми волосами и чистой белой кожей. По посадке головы было видно, что он, не отрываясь, смотрит на гроб. В том, как он держался в седле, было какое-то самозабвение. Пенелопе юноша почему-то напомнил молодого Александра Македонского.

Подступившие было слезы высохли. Теперь, когда Филипп умер, вот он – человек, которого она любит сильнее всех.

Даже торжественность момента не помешала толпе забурлить – никто из зрителей не видел его раньше. Из расположенного рядом окна Пенелопа услышала:

– Граф Эссекский. Это он возглавил кавалерийскую атаку в Затфене, когда сэра Филиппа ранили. Говорят, в нем не меньше доблести, чем в его отце.

«Филипп был бы доволен им», – подумала Пенелопа, а шествие все не кончалось – делегация из Голландии, лорд-мэр Лондона со свитой, шеренги алебардщиков, мушкетеров и копейщиков, марширующих в честь своего товарища по оружию.

Позже в тот же день родственники и друзья покойного собрались в доме Лейстера. Все были подавлены, но старались приободрить друг друга, с удовлетворением отмечая, как хорошо прошла церемония. Лейстер выглядел усталым. Было что-то трогательное в его постоянном восхищении Филиппом, обладавшим достоинствами, недостижимыми для такого закоренелого грешника, как граф. Лейстер переживал сейчас не лучшие времена: королева выражала свое недовольство результатами нидерландской военной кампании, а его четырехлетний сын, сводный брат Пенелопы, недавно умер.

Теперь наследником Лейстера стал Роберт – бедняга Роберт, весьма неловко чувствовавший себя в этой роли. Тут же был и Томас, самый младший из Сидни, и сестра Филиппа – Мэри Пембрук. Пенелопа поговорила со всеми его родственниками, кроме вдовы.

С некоторой неохотой она направилась через галерею к Франческе Сидни. Да, Филипп верно ее описал – темноволосая, спокойная, величавая. И очень красивая. Сейчас, одетая в траурное черное платье, осунувшаяся и похудевшая после недавней болезни, она не выглядела красавицей. Когда Филиппа ранили, она ждала второго ребенка: у них уже была дочка. Мальчик родился мёртвым – уже после смерти отца, и ее горе дошло до предела. Пенелопа ощутила сострадание к ней, затем подумала: «Я бы не потеряла его ребенка» – и мгновенно устыдилась этой мысли.

– Я надеюсь, сегодняшние тяготы не совсем подорвали силы вашей милости, – произнесла Пенелопа. – И не заставили пережить заново всю горечь потери супруга.

– Этот день нужно было пережить. Ведь это так знаменательно, что он погребен с такими почестями.

– Знаменательно, но неудивительно.

– Для нас. Он был бы поражен теми почестями, которые ему оказали.

«Да, был бы», – подумала Пенелопа.

Они с Франческой знали так много о Филиппе, что могли бы обсудить друг с другом каждую черточку его характера, если бы с самой первой их встречи не испытывали непреодолимую неловкость, делающую невозможным длительное общение. Не зная, что еще добавить, Пенелопа оглянулась по сторонам, увидев своего брата, помахала ему. Он подошел поприветствовать их.

– Леди Сидни, я хотел бы попросить прощения. Меня не было рядом с вами на церемонии. Я счел, что Ничем не могу смягчить, а могу только усилить ваше горе.

Он всегда был чересчур открыт. Похоже, с возрастом это начало ему мешать.

– Ваша светлость, вы всегда себя недооцениваете, – ответила Франческа Сидни и добавила, повернувшись к Пенелопе: – Лорд Эссекс очень помог мне в дни болезни Филиппа. И... потом. Ему известно больше, чем кому-либо, сколько я выплакала слез.

Такой отзыв о младшем брате не удивил Пенелопу. Равнодушный и часто несносный в обычной жизни, в критических ситуациях Робин преображался. Он нес в себе неисчерпаемые запасы нежности и сострадания, и, кроме того, он был сильно привязан к Филиппу. Может быть, Робин плакал вместе с Франческой – он был старше ее всего лишь на год.

К Франческе стали подходить другие люди, и Пенелопе удалось незаметно ускользнуть. Этот туманный февральский день отнял у нее столько сил! Она смешалась с группой офицеров, вернувшихся из Нидерландов, – почти все они были ее знакомыми.

У Пенелопы завязался разговор с Перегрином Уиллоубаем, к которому присоединилось еще несколько молодых военных. Краем глаза Пенелопа заметила знакомое лицо.

– Мистер Блаунт, и вы здесь? Вы вернулись в Англию?

– Только для участия в похоронной процессии, леди Рич. В четверг я уезжаю обратно.

Чарльз стал настоящим мужчиной, спокойным и уверенным в себе. Он серьезно и внимательно смотрел на Пенелопу.

– Если вы не сочтете это дерзостью, леди Рич, я бы хотел выразить вам свое соболезнование... После Затфена я часто думал о вас.

– Благодарю вас, – ответила она растроганно. Конечно, он знал, как она относилась к Филиппу, – все это знали, несмотря на то, что по совету королевы она пыталась скрывать свои истинные чувства. Ей нельзя было привлекать чужого внимания к старой, забытой истории, способной бросить тень на блистательную репутацию Филиппа, который был уже три года как женат и полностью предан своей жене и своей вере. Однако Пенелопа была рада услышать слова сочувствия, и, может быть, особенно потому, что тот, кто произнес их, сам когда-то любил ее.

Один из офицеров задержался возле них:

– Сэр Чарльз, мы собираемся в «Голову вепря» пропустить стаканчик. Все – из Нидерландов. Не желаете к нам присоединиться?

Чарльз кивнул, сказав, что непременно присоединится к ним, как только попрощается с дамой.

– Простите меня, сэр Чарльз, – сказала Пенелопа. – Я неправильно обратилась к вам. Я не знала, что вас посвятили в рыцари.

– Я удостоился этой чести совсем недавно.

«Да, это большая честь, – подумала она, поздравляя его, – в двадцать три года быть посвященным в рыцари за проявленную в бою доблесть. Жаль, что я ничего не знала». Пенелопа чувствовала себя неловко – ведь она внимательно и с интересом следила за военной карьерой многих молодых людей. Но не за карьерой Чарльза Блаунта. Впрочем, Чарльз был слишком самодостаточен, чтобы обидеться.