Онлайн книга «Искушение страстью»
|
Клара еще раз взглянула, как Сирил играет мячом в саду. Она столько часов провела в этом будуаре, думая о семье и о том, как ее лучше обеспечить. Беззаботная юность давно стала лишь далеким воспоминанием, к которому она почти никогда не возвращалась. В те времена Анри занимался Эдуардом, а она радовалась прелестному мальчику Шарлю. Эдуард… О ком она не хотела вспоминать, так это о нем. Только не Эдуард! Раз в год она ходила с Мадлен на кладбище Эгальера, и этого ей вполне хватало; стоя у семейного склепа, она всякий раз удивлялась, как до сих пор не сошла с ума. Наверное, она в самом деле непоколебима. И несокрушима. «Шестнадцать спокойных лет… Бог взял, Бог дал… пусть бы так было дальше…» Могла ли она сделать что-то по-другому, избежать некоторых драм? Нет, она поняла все слишком поздно. Да у нее и не было всех карт в руках. Даже Мадлен и та ничего не заметила. – Мой дорогой Шарль… – вполголоса повторяла она. Но никто ничем не мог помочь ему, ведь он отказывался забывать. «И он прав: забыть это невозможно…» Шарль часто обращался к Кларе с просьбой организовать званые ужины, приглашал туда судей, политиков, промышленников; и как только раздавался его чарующий низкий голос, как только он обводил приглашенных взглядом светло-серых глаз, женщины млели. И Клара по-прежнему вопреки здравому смыслу надеялась, что когда-нибудь одна из них сможет исцелить его от воспоминаний. Сильви почти достигла цели, только она слишком рано появилась в его жизни, а теперь, после стольких лет, быть может, Шарль захочет, скорее, любви, а не мести, ведь и он всего лишь мужчина. Звук открывающейся двери напугал ее, но тут же она улыбнулась Даниэлю. – А вот и мой большой мальчик! Ну-ка расскажи, как прошел первый день в министерстве? – Бабушка, там все так солидно… У меня красивый кабинет, весь позолоченный, на стене портрет де Голля, – кстати, папа был бы в восторге, – а на столе куча бумаг. Чтобы куча стала меньше, надо все это подписывать не глядя. Это была шутка: он был доволен, что получил такой высокий пост, он был слишком молод, но его назначили из-за многочисленных дипломов. Шарлю даже не пришлось подключать знакомства: имени Морван-Мейер и блестящей учебы оказалось вполне достаточно. – Ты теперь так занят. Наверное, не сможешь сходить со мной в оперу? – Смогу, конечно. – А на вернисаж в субботу? Твой брат в Валлонге, и у меня остался только один рыцарь – ты. Даниэль не разделял интереса Винсена к живописи и музыке, но очень гордился бабушкой и считал почетным долгом сопровождать ее, когда она попросит. Клара показала ему приглашение, и Даниэль, онемел, прочитав имя Жана-Реми. – Я так им восхищаюсь, – продолжала Клара. – Мне так нравится картина, которую подарил твой отец. Я не удержалась и купила еще одну в Валлонг. Знаешь, а ведь это еще и выгодное вложение: живопись растет в цене! Не отрываясь от глянцевой бумаги, Даниэль произнес какую-то фразу. Он был равнодушен к талантам Жана-Реми, для него художник был тем мужчиной, с которым Ален состоял в непристойной связи. Эту тайну он открыл только Винсену и никто больше не должен об этом знать, особенно Клара! И тем более их отец: он и так вечно нападает на Алена, так уж лучше не давать ему лишнего повода. Даниэль не выдавал Алена, хотя и не одобрял его поведения. – Обожаю художников, – продолжала Клара. – А ты? – Нет… – Но этот очень милый, ты его знаешь, он же был у нас в Валлонге! Помнишь? У него красивые голубые глаза. Он утонченный и образованный человек. Я люблю его живопись. Не только пейзажи, но и портреты: они такие… живые. Даниэль не отвечал и с ужасом думал, что на портретах может оказаться Ален. – Что-то ты невеселый, – озабоченно сказала Клара. – Эта учеба тебя вымотала. Надо интересоваться окружающим миром, хотя бы вот живописью. Она давала внуку добрые советы, но прекрасно знала, что он не будет таким же приятным спутником, как Винсен. – Иди переоденься, – сказала она, похлопав его по руке. – На премьеру в оперу всегда надевают смокинг… По-мальчишески улыбнувшись, молодой человек поймал руку бабушки и поцеловал кончики пальцев. Этот внезапный жест тронул Клару до глубины души. Шанталь наконец закрыла дверь и, выждав немного, рассмеялась. – Боже мой! Ну и мать у тебя! – воскликнула она, переводя дыхание. Готье держал на руках спящего ребенка и только грустно ответил: – Я знаю… Он нежно гладил светлые и еще очень тонкие волосики новорожденного. – Отнеси его в кроватку, и осторожно, смотри не разбуди, – проговорила она. Они вместе пошли в комнату по широкому коридору. Квартиру на бульваре Лани, поблизости от Булонского леса, подарили им на свадьбу родители Шанталь. В свою очередь Мадлен преподнесла сыну в подарок пай в клинике Нейи. Готье там не работал, но уже являлся акционером с солидным капиталом. – Она так тебя обожествляет, это даже смешно! – добавила Шанталь, задергивая занавески. Готье положил маленького Филиппа на животик, накрыл голубым одеяльцем. – Не знаю, как брат с сестрой еще не возненавидели меня, – вздохнул он. – Мама их просто не замечает. И так во всем: она балует наших детей, а на Сирила и Лею почти не смотрит. Раз в неделю к ним на чай приходила оживленная и улыбающаяся Мадлен, увешанная подарками; она была без ума от Поля, которому исполнился год и три месяца, а теперь и от маленького Филиппа, родившегося десять дней назад. Мадлен вела себя так, будто они были ее единственными внуками и только Готье подарил ей счастье стать бабушкой. – Ну, что, трудно быть любимчиком? – пошутила Шанталь. – Очень… Из детской они вернулись в гостиную, там стояли тарелки с крошками: это Мадлен не могла устоять перед печеньем. Среди игрушек спал, свернувшись калачиком, Поль, он отодвинулся подальше от огромного плюшевого медведя – сегодняшнего подарка Мадлен. Готье устроился на кожаном диване, и Шанталь тут же прижалась к нему. Она радостно вступала в единоличное владение мужем после ухода свекрови и, кроме того, обещала себе не делать различия между детьми, особенно если у нее их будет много. – Мари чересчур независима для нерешительного маминого характера, – задумчиво проговорил он. – А Алена она просто держит за строптивца, хоть он отличный парень. – А ты? – Я был дипломатичней, чем они, более податливый и, кроме того, младший… Я хотел, чтобы меня никто не замечал, особенно Шарль! – Почему? Он был такой страшный? – Ну, скажем так, никто не хотел его сердить. Рискнул только Ален, и теперь они на дух друг друга не переносят. – И все равно я тебе завидую, у тебя большая семья, а единственной дочерью быть очень трудно. Когда я вижу вас в Валлонге, всех вместе, то понимаю, как вам повезло. Вы так близки. |