Онлайн книга «Пресс-центр. Анатомия политического преступления»
Выйдя из самолета, миновав паспортный контроль, открыв дверь телефона-автомата, Мари подумала, что отец снова спас ее: эти сорок минут полета она смогла отойти от постоянной тревоги за Мигеля, вспоминала, а это спасительно, особенно тогда, когда чувствуешь надвижение чего-то жуткого, неподвластного тебе, неотвратимого. Набрав номер, она услыхала голос Гала. — Добрый день, — сказала Мари, — здравствуйте, Гала. — Мари?! — голос женщины стал ликующим. — Вернье! закричала она. — Скорее, это Мари! Здравствуй, Мари, где ты?! — В Париже. — Папа сидит в ванне и читает газеты! Скорее приезжай! Хочешь, я тебя встречу? Ты обедала? У меня есть сказочная рыба! Папа говорит, ты ее обожаешь! Он только что снова вспоминал о тебе… Вернье вырвал трубку. — Маленькая, чудо мое, здравствуй, рысенок, скорее приезжай, ну, пожалуйста… Или… Ты не… — Я еду, па… Я счастлива, что увижу тебя… Человек, следивший за Мари в самолете и здесь, в аэропорту, позволил ей выйти из сферы наблюдения, набрал номер и сказал: — Она поехала к отцу. Телефон… Его перебили: — Мы знаем, спасибо. Через двадцать минут, пока еще Мари не приехала на рю Вашингтон, два человека поднялись на этаж, где была квартира Вернье, и прикрепили над косяком его двери крохотную черную кнопку. Каждое слово, произнесенное теперь там, будет записано на пленку. 81 26.10.83 (18 часов 05 минут) Пепе положил трубку и пошел в соседнюю комнату, там он поселил своих новых гитаристов Ромеро и Бонифасио; ребята были молчаливые, двух слов за день не скажут, сидят себе на стульях и щиплют струны; чувствуют друг друга поразительно, даже петь начинают одновременно, будто ощущают биотоки кожей; играют великолепно — словно бы водопад, каждая струя отдельно, а все равно вместе, слаженно, монолит. — Собирайтесь, парни, — радостно сказал Пепе, — едем, Санчес будет слушать меня. Ромеро и Бонифасио отложили гитары; мулаты были огромные, бицепсы словно вылеплены; Бонифасио сел к маленькому трюмо и начал причесываться; он делал это тщательно, очень медленно, поглаживая вьющиеся волосы ладонью, как бы сдерживая их, так хозяин оглаживает свирепого пса; Бонифасио, казалось, никуда не собирался, сидел себе и причесывался; Ромеро потянулся с хрустом, взял с маленького ночного столика книгу, лениво пролистал страницы и также лениво спросил: — В чем поедем, Пепе? Я полагаю, нам следует быть в национальных костюмах, у вас любят, когда люди носят народную одежду, она многоцветна. — У меня в машине нет кондиционера, — сказал Пепе. — Ты взмокнешь в пончо, Ромеро. — Зато понравлюсь твоему премьеру… Станешь звездой, поедем в гастрольное турне, обязательно в Англию, там девки необхоженные, солнца нет, сплошные туманы, откуда ж взяться у мужиков силе… Любишь беленьких, Пепе? — Я разных люблю, — засмеялся Пеле. — Собирайтесь скорей, надену кремовые брюки, и едем… Он вышел в свою комнату, которая была одновременно спальней, столовой и гостиной, сбросил синие джинсы, принял таблетку аспирина, потому что последние дни приходилось каждый день пить — с гитаристами приехал Вентура, быстрый маленький человечек, занимавшийся аранжировкой; к тому же он импрессарио, каждый день ездил по Гаривасу, беседовал с владельцами казино и ресторанов, прикидывал, где бы заключить хороший контракт на сезон; потом возвращался и сразу требовал бутылку испанского виски; другие не признавал; тараторил без умолку и так же, как Бонифасио, то и дело причесывался, только в зеркало не смотрелся и волосы не оглаживал. Тем временем Бонифасио и Ромеро положили гитары в чехлы из твердой кожи, быстро проверили маленькие "шмайссеры" в потайных карманах футляра, переглянулись; Ромеро поднял правую руку, перевернул кисть книзу и выставил большой палец; Бонифасио молча кивнул, некое подобие улыбки тронуло его крупные синеватые губы, он подошел к телефону, набрал номер, справился, "дома ли синьорина, а если нет, то когда будет", и обещал перезвонить через полчаса. (Пароль для цепи: "Начинаем работу, страхуйте".) Они знали свое дело, знали его хорошо, принимали участие в двух операциях: одну провели на границе Сальвадора с Гватемалой, вторую в Федеративной Республике; на Кубу их не посылали, потому что они ушли оттуда кроваво, отстреливаясь; там им был вынесен приговор заочно; берегли для коронного дела в Центральной Америке; и время настало. Отправляя террористов в Гаривас, Адольфо, их инструктор, сказал, что по возвращении на Майами им будет вручено по десять тысяч долларов; авиабилеты в Европу оплатит контора; если же мальчики смогут осесть в Бонне, устроившись в ночной клуб (несколько адресов приготовлено, информация на хозяев предприятий вполне обнадеживающая, есть подходы), их отыщет Вентура, который приедет туда с документами на имя Нельсона Бардесио; целесообразно найти квартиру, желательно у развилки дорог, деньги переведут сразу же после того, как будет одобрен избранный вариант. Разбирая план предстоящей операции в Гаривасе, Адольфо еще раз просчитал по секундомеру каждую фазу передвижений из бильярдного зала — сразу же после акта — по дорожкам клуба к пирсу. С "объектом" в бильярдном зале будет находиться только один человек, начальник охраны майор Карденас, повторил Адольфо, он так же должен быть убран; старика следует сохранить, будьте предельно осторожны, не травмируйте Пепе, мы намерены работать с ним, когда привезете его сюда; катер, который ждет вас, бронирован; тут же падайте на палубу, возможен огонь "красных беретов" из машины охраны "объекта", голов не поднимать, бортики надежны, на отход в безопасную зону потребуется три минуты сорок девять секунд. …Когда Пепе вернулся, Ромеро и Бонифасио переглянулись; парень был неузнаваем — в расклешенных светлых брюках, шелковой приталенной рубашке, он был необыкновенно красив. — Едем, — сказал Пепе. — Время. В машине Ромеро потер лицо жесткой, будто наждачной ладонью и повторил: — Только не торопись с первым куплетом, Пепито… Песни революции не имеют права быть суетливыми… — Я знаю, — ответил Пепе. — Но в них не очень-то покажешь свой голос. — Покажешь, если постараешься, — усмехнулся Ромеро. Ты, конечно, прав, революционные песни лучше петь хором, но в "Бодегита дель медио", что в Гаване, на Кавалерии, умеют это делать и сольно, — Ты был на Кубе? — спросил Пепе. Ромеро покачал головой. — Рассказывали… (Он работал в "Бодегита дель медио", самой популярной таверне старой Гаваны, вплоть до шестьдесят первого года; именно тогда его завербовали; перешел на нелегальное положение.) — Парни, — спросил Пепе, — отчего вы никогда не улыбаетесь? — Морщин боимся, — ответил Бонифасио, — лица стареют… |