Книга Леди и горец, страница 63 – Джулиана Гарнетт

— Подойди поближе, рыцарь, — властно произнес Аргилл, указывая ему на место рядом со своим столом, где он должен был встать. — Я хочу, чтобы это дело раз и навсегда разрешилось — и как можно быстрее. — Переведя взгляд своих светлых, с поволокой глаз на лэрда Лохви, он добавил: — Как я и обещал, при этом будет присутствовать твой отец. Ну а теперь я был бы не прочь увидеть наконец эту бумагу.

Роб с замирающим сердцем наблюдал за тем, как Лохви доставал из-за пазухи сафьяновую сумку для хранения ценных бумаг. Это была, вне всякого сомнения, та самая сумка, где Роб держал изобличавший Аргилла документ. А это означало, что игра проиграна. Напрасно Роб надеялся, что семейная, родовая честь заставит Лохви спасти своего единственного оставшегося в живых сына, вырвать его из лап Аргилла. Опять победила традиция слепой преданности сеньору, которой Кэмпбеллы неукоснительно придерживались. В душе у Роба — там, где еще несколько минут назад теплилась надежда, — поселилась горечь.

Лохви швырнул сумку на стол — как раз между графом Аргиллом и Робом — и густым басом произнес:

— Вот он, этот документ. Фальшивка, как ты утверждаешь, милорд.

— Да, фальшивка. И весьма искусно сделанная. Взгляни: печать точь-в-точь как моя собственная. — Аргилл накрыл сумку ладонью и потянул к себе. На его тонких губах змеилась улыбка.

— Ты послал меня, милорд, за доказательством бесчестья и измены моего сына, а я обнаружил, что все это ложь, — сказал Лохви с совершенно несвойственной ему дрожью в голосе.

— Все верно: ложь, фальшивка… Именно это я тебе и сказал, — с раздражением произнес Аргилл, развязывая шнурки и заглядывая в сумку. — Впрочем, ложь вдвойне, поскольку… Поскольку здесь ничего нет. — Он прищурился и несколько раз тряхнул сумкой над столом. — Она пуста!

— Так оно и есть.

— А где же документ, старый осел? Или ты мне положишь на стол бумагу, или и часа не пройдет, как голова твоего сына скатится с плеч, после чего ее насадят на копье и выставят на позор!

— Ложь, значит, — словно не слыша графа, произнес Лохви, покачав головой. — Да, милорд, вся твоя жизнь — одна большая ложь. Время от времени я оглядываюсь на прошлое и думаю, что более преданных людей, чем Кэмпбеллы из Лохви, у тебя никогда не было. А что ты дал им взамен? Чем расплатился со мной за гибель семерых сыновей, защищавших предназначавшуюся тебе добычу? Чем?

— Ты лжешь, старик! Я прислал тебе кошель с золотом. Жертвы Кэмпбеллов из Лохви хорошо оплачены…

— Семь сыновей! — взревел Лохви, пронзив Аргилла яростным взглядом. — Между тем ты не стоишь и волоса с их головы. Что там волоса? Ты не стоишь даже куска железа, которое снесет голову с твоих плеч, если Роберт Брюс прочитает бумагу, найденную мной в этой сумке.

Аргилл побледнел, руки у него задрожали.

— Я играл с тобой честно, старик…

— Черта с два! Ты с самого начала вел со мной фальшивую игру.

Лохви с шумом втянул в себя воздух, отошел от стола и задумчиво провел рукой по голове, взлохматив свои ярко-рыжие, с сединой волосы.

— Гленлион был прав, — негромко произнес он. — Только я не слушал его. И не перечь мне, Джордж Кэмпбелл, граф Аргилл. Теперь-то я знаю, кто ты и чего стоишь. Ты не только не заслуживаешь чести носить славное имя Кэмпбеллов, но не достоин даже облизать пыль с сапог своего отца — да пребудет душа его с миром. — Аргилл попытался вскочить из-за стола, но Лохви сделал предупреждающий жест, вскинув вверх руку. — Сиди, милорд, и слушай меня внимательно, ибо от того, поймешь ты сказанное или нет, зависит твоя жизнь.

Это была не просто угроза. Роберт Брюс не щадил изменников. Роб почувствовал, как в его измученную душу, капля за каплей вливается новая надежда.

В светлых глазах Аргилла полыхнула ярость, но он промолчал, лишь сжал лежавшую на столе сафьяновую сумку. Лохви кивнул.

— Написанное, подписанное и запечатанное твоей печатью письмо сейчас в надежном месте, и в случае моего пленения или насильственной смерти его немедленно перешлют Роберту Брюсу. Перешлют его и в том случае, если мой сын или кто-либо из моих родственников будет убит или ранен тобой или же по твоему наущению. Я не шучу. Сантименты мне чужды, и я не премину при малейшей угрозе для себя и своих близких дать письму ход — недаром я прозываюсь Рыжим Дьяволом Лохви! Запомни: эта бумага является гарантом твоей и моей безопасности. Если перестанешь строить моему семейству козни, письмо останется в тайнике. А только затеешь очередную интригу — жестоко раскаешься.

Лохви умолк, и в зале наступила зловещая тишина. Роб и Лохви ждали, какое решение примет Аргилл. Графу ничего не стоило приказать своей многочисленной челяди схватить обоих и заточить в темницу на вечные времена. Отец и сын сильно рисковали, но при сложившихся обстоятельствах другого выхода у них не было.

Наконец Аргилл снова заговорил:

— Гленлион нарушил указ короля и должен предстать перед судом.

— Этот указ — очередная фальшивка. Роберт Брюс занят делами своей страны, и ему недосуг разбираться в спорах, возникших из-за какой-то заложницы. — Ангус подался всем телом вперед. — Говорят, англичане запросили мира. А это значит, милорд, что Брюс скоро вернется на родину и займется изменниками, пустившими корни в шотландской почве. Давай договоримся — ты отпустишь моего сына, а я не стану подавать на тебя встречный иск.

— Согласен — чтоб вас обоих черти взяли!

— В таком случае я составлю бумагу, где ты откажешься от всех обвинений в адрес моего сына — и ты, милорд, ее подпишешь!

— Составляй! — нетерпеливо крикнул Аргилл. — Одной бумагой больше, одной меньше — не все ли равно?

— А леди? — выступил вперед Роб, все это время хранивший молчание. — Что произошло с леди?

Аргилл одарил его ироническим взглядом.

— Согласно договору, родичи ее выкупили.

— Вот черт! Когда?

— Четыре дня назад. По моим расчетам, они уже пересекли границу, и их тебе не догнать. — Аргилл ехидно ухмыльнулся. — Помнится, сэру Пейтону очень хотелось побыстрее покинуть пределы Шотландии. Все кончено! Теперь Джудит в руках Уэйкфилда, и граф вряд ли отдаст ее Робу. Зародившаяся было в груди Роба надежда на успешный исход дела таяла как снег под лучами весеннего солнца. Счастье ускользало от него, и он не знал, как его удержать.

Когда они оказались на свободе, отец догнал Роба и, придержав коня, сказал:

— До Лохви путь неблизкий. Особенно пешком.

— Да, далековато, — согласился Роб, шагая по поросшей травой тропе.

Лохви пустил коня шагом и поехал с ним рядом.

— За ведьмой своей отправился? — с минуту помолчав, спросил он.

Роб остановился и поднял на него глаза.

— За женой.

Лохви поиграл желваками на скулах и кивнул.

— Ясное дело…