Онлайн книга «Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина»
|
— Да, пожалуйста. — Идя под конвоем на допрос, Антон придумал держаться вежливо, но без какого бы то ни было по отношению к себе амикошонства. — Я постараюсь не быть назойливым. Вас ведь когда сюда доставили? Вчера после убийства? — Совершенно верно. — Как его, напомните… — Кого? — Убитого. — Игорь. Игорь Каликин. — Каликин. Это фамилия по отцу? — По матери. — Что «по матери»? — Фамилия. — А-а-а, а мне подумалось — это вы меня хотите «по матери». А почему не по отцу? — Не знаю. Он их оставил. — А его как? — Заботкин. — Забо-о-откин. Ан и не позаботился. Вас эти добры молодцы из местной ментуги сразу сюда доставили? — Нет, сначала у себя пытали, а потом уж сюда. — Так прямо и «пытали»? — Именно «прямо». — С применением? Антон не понял вопроса. — Что вы имеете в виду? — Ну я имею в виду — с применением орудий-то пыточных? — Нет, без применений. — Антону не понравился следовательский юмор, и он не счел нужным это скрывать. — Но словесные орудия применялись в полной мере. — Головотяпы. Платят им с гулькин нос, вот они и мечут икру. — И, заметив изменение в настроении собеседника, «поспешил исправить оплошность». — Вы, случаем, не знаете, кто такая Гулька? — Не интересовался. — А я вам скажу — это голубей иногда так называют ласково: гулька. У них носы маленькие. Расскажите-ка поподробней — как это произошло? — Что именно? — Ну, убийство это. Это же, насколько я в курсе, на ваших глазах случилось? — Я вашему сотруднику подробно рассказывал. — Ну и мне, не в службу, а в дружбу. Антон нарочитой улыбкой потушил в себе приступ подступающего раздражения. — Позвольте, я уж лучше «в службу»? — Ничего не имею против, извольте, коли дружить не расположены. — Мы ехали в лифте… — А в лицо смогли бы узнать убийцу? Антон некоторое время молча разглядывал следователя. — Нет, я его не видел. Там было много народу… Игорь упал, только когда все выходить начали… — А до этого — ни звука? — Нет. — Странно, не кажется вам? Он ведь не мгновенно умер? — Нет. — Вот видите. Я полагал, когда нож в спину всаживают, прежде чем концы отдать, человек как-то реагировать должен. Кричать, на помощь звать. Нет? — Не знаю, не пробовал. — Антон, в очередной раз силясь улыбнуться, показал зубы. — За что, как вы думаете, убили вашего друга? — Не знаю. — Вы ведь дружили? — Да. — Домами? — Что вы имеете в виду? На этот раз твеленевскую «непонятливость» широкой улыбкой отметил Трусс. — Дома ваши я имею в виду. Ваши дома и ничего более. — Если вас интересует — бывали ли мы в гостях друг у друга, то да, бывали. — Ну вот, именно это меня и интересовало. С матушкой его, стало быть, знакомы? Антон неопределенно пожал плечами: мол виделись, конечно, но… — Понятно — разные поколения. Вам ведь?.. — Сколько мне лет? — уточнил вопрос Твеленев. — Это тоже имеет отношение к убийству Игоря? — К убийству Игоря до поры до времени, пока мы не нашли убийцу, имеет отношение абсолютно все, — виновато констатировал Трусс. — Итак… — А лет ему отроду двадцать два, — Антон предпочел не услышать появления стали в голосе следователя, — а на щеке у него бородавка… — А ему? — Сколько лет Игорю? — опять уточнил для себя молодой человек. Трусс молчал. — Ему, если не ошибаюсь, примерно столько же. — У него были враги? — Нет, по-моему… — А найденные в доме Каликиных драгоценности откуда? Ответ прозвучал через паузу. — А у него нашли драгоценности? Откуда же я знаю… — А то, что они в розыске, это вы знаете? — Знаю. Мне ваш сотрудник сказал, Мерин. — А то, что Клавдию Григорьевну тоже зарезали, знаете? Удар был рассчитан точно, попал в солнечное сплетение и обернулся нокаутом: противник согнулся пополам и никаких десяти секунд, чтобы прийти в себя, ему не хватило. Трусс терпеливо ждал: в его планы входило продолжение поединка, а не его, пусть и победное, завершение. Наконец Антон глухо выдавил: — Как зарезали? — Да так, ножом по горлу. Как? Была семья, мать и сын, и в одночасье не стало. В чем провинились эти несчастные, как вы полагаете? Ведь не бывает же — просто, за здорово живешь. Твеленев закатил глаза и стал медленно сползать в кресле — Трусс успел обежать стол, подхватил его под руки. — Э, э, э, что с вами? Ну-ка сядем на место, сядем, во-от так. Зеркало дать? — покойников любящие родственники в гроб кладут краше. Может быть, воды? Эй! — он похлопал его по щекам. Антон зашевелил белесыми губами. — Отпустите меня домой, пожалуйста, мне плохо, — и добавил через паузу, — я не сбегу. — Зачем вам сбегать, — майор вставил в его руку стакан с водой, — сбегают преступники, а вам зачем? Оклемайся чуток, расскажи мне — что это тебя так повело, попей водички, — он незаметно, чтобы, как любил выражаться, «размякнуть» собеседника, перешел на доверительное «ты», — все равно до дома в таком виде не доберешься, посиди вот спокойно, о житье-бытье подумай, и мы продолжим с божьей помощью. Глядишь — еще чего интересного друг другу расскажем. Но только без отключек, договорились? Сиди, отдыхай. Сам он вернулся к столу, повертел диском телефона и, когда раздалось привычное: «Приемная полковника Скоробогатова», сказал приказным тоном. — Это майор Трусс. Не пускай ко мне никого, меня нет. И повесил трубку. Это был пароль. Это был их с секретаршей Скорого Валентиной Сидоровной «славянский шкаф». Как у Штирлица, вернее, у писателя Юлиана Семенова, горшок цветов на подоконнике. После услышанного пароля Валентине вменялось в обязанность минуты через три-четыре перезвонить в труссовский кабинет и после того, как тот поднимет трубку, нажать на отбой. Все. Больше от нее ничего не требовалось. |