Книга Три короба правды, или Дочь уксусника, страница 18 – Светозар Чернов

— Неплохая идея, — согласился Фаберовский. — В следующий раз сразу с гидропультом приедем. Лукич, где бы нам закваски раздобыть?

— Так я вам из кухмистерской вынесу. Много надо?

— Кружки хватит. Только незаметно.

Лукич открыл своим ключом дверь в кухмистерскую и вернулся с повязанным сверху тряпочкой горшком дрожжей.

— Если отливать — заметят, — пояснил он. — А так целиком дрождяник пропал, ну и ладно…

Они взяли у швейцара горшок и сквозь вьюгу направились с ним во двор дома Балашовой. За метущим снегом было видно, как дворник Мухоморов ковыряется с лопатой в подворотне, мешая свободному входу во двор.

— В тот раз у нас штукатурка была, — крикнул Артемий Иванович сквозь ветер, останавливаясь посреди улицы на рельсах конки. — А сейчас как?

— Еще и лучше, — ответил Фаберовский, наклоняясь к уху Владимирова и прикрывая от снежной крупы рот. — Насади-ка мне на голову ком снега, только осторожней, да встань слева от ворот.

Артемий Иванович отдал горшок поляку, подобрал слежавшийся ком снега и водрузил его на шапку Фаберовского. Затем забрал горшок с дрожжами и встал в сторонке. Придерживая ком на голове, чтоб не сдуло ветром, поляк подошел к дому и, встав в воротах, закричал противным склочным голосом:

— Где этот дворник!? Мерзавцы! Вот как сейчас позову околоточного!

Мухоморов испуганно уронил лопату в снег.

— Ты тут дворник?! — набросился на Мухоморова Фаберовский. — Почему у тебя снег на крыше неубранный?! Экий ком на голову свалился! Едва не убил!

Перепуганный дворник подхватил лопату и метнулся вниз во дворницкую.

— Да ты как смеешь! — заорал на дворника поляк, спустившись на пару ступенек следом и загородив собою от Мухоморова вид через дверь в подворотню. — Ты знаешь, кто я такой? Я в городской Санитарной комиссии служу! Антисанитарное состояние нарушаешь?! Вот я у вас в доме проверку устрою, то-то твоя хозяйка будет довольна!

Почувствовав, как сзади Артемий Иванович похлопал его по плечу и поняв, что дело сделано, Фаберовский смягчился:

— Вот что, любезный, ступай сей же час на крышу и убери снег, пока еще кого-нибудь не зашибло.

* * *

— А что, пан Артемий, если дрожжи не подействуют? — спросил Фаберовский, когда они дошли до Литейного и встали погреться на углу у жаркого костра, у которого уже сидели на корточках двое извозчиков и приплясывал закутанный в башлык пожилой городовой. — В тот раз лето было, жара. Выгребная яма и без дрожжей могла вспухнуть. А ныне такой мороз!

— Пятьдесят лет на свете живу, а не запомню таких морозов, — согласился городовой, хлопая себя по бокам меховыми рукавицами.

— И ведь почитай, третью неделю без передышки жарит, — поддакнул один из извозчиков, не поднимаясь с корточек.

— Замолили, братцы, нынче трактирщики Бога, — сказал второй извозчик. — Сколько за день чая в трактирах выпьешь — страсть просто!

— И дровяники замолили, — сказал городовой. — 50 копеек сажень березовых!

— Мороз дрожжам не помеха, Степан, — Артемий Иванович повернулся задом к огню и задрал на спину полы пальто. — Вспухнет. Вот увидишь.

— Что вспухнет-то? — спросил городовой. — Ежели дрожжи в выгребную яму уронили — точно вспухнут. Вы бы в ассенизационные обозы съездили к золотарям, пусть очистят, пока не поздно. Эй ты, желтоглазый! Ну-ка, свези мигом господ в обозы на Пески.

Стало ясно, что городовой от них так просто не отстанет.

— Это чья карета? Твоя? — спросил Фаберовский у извозчика, натягивавшего рукавицы.

— Нет? А чья тогда? Мы на карете поедем.

Поляк отвел в сторону второго извозчика и после долгих споров — тот решил, что его заставят возить дерьмо, — подрядил за пять рублей на весь день.

— Не видать мне седоков по такому морозу, — вздохнул отвергнутый «ванька». — Самое бы дело сделать еще один конец да в трактир.

Он забрался в санки, хлестнул лошадь и со словами «Ну, ты, живая! Разогревайся!» уехал. Кучер извозной кареты достал из-под козел мешок с соломой и стал менять подстилку на полу.

— Так, значит, в обозы не поедем? — спросил он еще раз, перед тем, как закрыть дверцу.

— В Семеновский полк поедем, — ответил Артемий Иванович. — За любовником ихней жены следить будем. Да что ты, Степан, локтями толкаешься?! Лучше бутылку открывай.

Увязая колесами в снегу и с трудом пробираясь через заносы, в час извозчичья карета добралась до Семеновского плаца. Велев извозчику остановится у полковых ворот на Звенигородской, они поочередно стали прикладываться к бутылочке шустовского коньяка, так, что едва не пропустили момент, когда капитан вышел после банкета в офицерском собрании на Загородный, придерживая рукой шашку на боку.

— Езжай за тем капитаном, — забарабанил в переднее стекло Фаберовский, когда капитан подозвал «ваньку» и покатил в сторону Забалканского проспекта.

Маршрут праздничных визитов капитана был запутанный и хаотичный. Он то и дело останавливал извозчика и исчезал в каком-нибудь доме минут на десять, так что спустя четыре часа в списке посещаемых набралось восемнадцать фамилий. В действительности их должно было быть девятнадцать, но один генерал-майор умудрился в сочельник помереть, и капитан успел лишь, не слезая с извозчика, снять шапку, когда после короткой литии выносили тело. Из одного дома он вышел с большим, завернутым в коричневую бумагу круглым предметом, а закончил свое путешествие на Миллионной.

Фаберовскому и Владимирову пришлось встать за Зимней канавкой у казарм Преображенского полка, откуда, несмотря на метель, были кое-как видны ворота с калиткой в ограде, ведущие во двор штаба. Здесь капитан пробыл полчаса. Наконец он явился вновь и с трудом взобрался в санки. За целый день визитов он сильно нагрузился спиртным, и теперь едва сидел на узком сиденьице, обхватив круглый предмет, похожий на глобус, руками.

— Может, вас веревочкой подвязать, вашбродие? — спросил извозчик, но капитан ничего не смог ответить. Извозчику с трудом удалось от него добиться, куда же ехать дальше. Сани переехали канавку и покатили мимо поляка и Артемия Ивановича по Миллионной в сторону Летнего сада.

Тут выяснилось, что их собственный экипаж стоит передком не в ту сторону, колеса вмерзли в лужу, которую успела напустить лошадь, шустовский коньяк закончился, а сам кучер, надев на голову своей кобыле торбу с овсом, ушел в буран с ведром за водой.

— Степан, давай за капитаном не поедем, — сказал Артемий Иванович. — Вишь, он домой поехал. Поехали тоже!

— Я полагаю, что он только что был дома, — возразил поляк, очередной раз протирая от снега очки. — Он вышел в другой шинели и без шашки. Да и этот круглый предмет смущает. Может, он бомбу поехал снаряжать?

Фаберовский выпрыгнул из кареты и замахал рукой проезжавшему мимо извозчику. К счастью для поляка и Артемия Ивановича, везший пьяного в дугу капитана, ванька ехал тихонько, боясь вывалить его высокоблагородие из саней, и уже у Фонтанки, в темнеющей снежной мгле они догнали преследуемых.