Книга Алмазы французского графа, страница 21 – Татьяна Иванова

Теперь же, после смерти этого добропорядочного человека, ее обман превратился в камень преткновения, преградивший выход ее душевным мукам. Ибо, после кончины Алексея Михайловича, обман этот, всю жизнь упорно оправдываемый Лизонькой любовью к сыну, и своей покорностью, которую она приносила в жертву мужу, превратился в такое непереносимое чувство вины, что жить с ним ей становилось все нестерпимей.

Анализируя мучительное состояние, свалившееся на нее непомерной карой, Елизавета Арсеньевна с каждым разом все отчетливей понимала, что теперь только признание сыну может ослабить ее душевные мучения. Не след еще и ему жить с этой ложью, нести на себе ее, Лизонькин, грех! Да и время наступило подходящее, чтобы Александр узнал, кто его настоящий отец. Ему недавно исполнился двадцать один год, и разум его встал на путь приобретения взрослости.

Она повернулась на бок, и тяжелый бриллиантовый медальон в золотой оправе, висящий на цепочке и находящийся под ее черным, закрытым траурным платьем, перевернулся вместе с ней, тяжело упав на левую грудь.

Лизонька грустно улыбнулась. — Вот он, знак к тому, что мысли ее верны. — И она, нащупав медальон под платьем, еще крепче прижала его к себе, вспоминая наказ графа. — Один из алмазов, любовь моя, непременно отдай в обработку, и на свое усмотрение, сделай какое-нибудь украшение. Пусть оно до скончания дней твоих напоминает тебе о нашей любви.

Вспомнила она также и про перстень графа, предназначенный для Александра и хранящийся у нее в тайнике до поры до времени.

— Пора! — решила Елизавета Арсеньевна. — Она все расскажет сыну сегодня же, и покается в своем грехе на службе в церкви. Да и указание настоящего Сашенькиного отца, тоже ныне покойного, она, наконец, исполнит.

Пять лет назад она услышала о смерти Сен-Жермена. Эту страшную весть, словно забаву для двора, привез граф Прозоровский, только что прибывший из-за границы, и оповестивший об этом придворных с сенсационной улыбкой на лице. Однако через пару месяцев Лизоньке довелось также услышать и другую весть. Граф Сен-Жермен, якобы, и не умер вовсе, а подобно членам многих европейских секретных обществ, инсценировал свою смерть для каких-то определенных целей.

Она протянула руку к пуфику, на котором лежал колокольчик и позвонила.

— Александр Алексеевич где сейчас изволят пребывать? — спросила она у подоспевшего дворецкого.

— Только что велели карету заложить, Ваше сиятельство, куда-то выезжать собираются.

— Вели ему немедленно зайти ко мне. — Распорядилась Елизавета Арсеньевна.

После ухода дворецкого она подошла к стене, завешанной ковром, и, отогнув одну его сторону, проникла в находящийся там тайник. В нем Елизавета Арсеньевна хранила все свои драгоценности, в том числе и шкатулку графа.

Она вытащила ее и поставила на небольшой венецианский столик, стоящий меж двух таких же кресел, находящихся посередине спальни.

Александр не заставил себя ждать и через несколько минут постучался в дверь.

— Входите, князь, — велела ему Елизавета Арсеньевна.

Александр вошел и быстрым шагом приблизился к матери, после чего преклонил колено и поцеловал ей руку.

— Что случилось, мама?

— Я вижу, ты куда-то собрался, мой друг?

— Еду с визитом к Кавецким.

— Если твой визит назначен ко времени, и ты спешишь, то иди, я тебя задерживать не стану, а если ты направляешься к ним свободно, будь добр, удели мне некоторое время.

Александр покорно склонил голову.

— У меня предостаточно времени, чтобы выслушать Вас, сколь будет надобно. — Он присел в кресло, напротив матери.

— Елизавета Арсеньевна выпрямила спину, и ее поза сделалась напряженной. Ее охватило волнение, ибо она не знала, как начать свой разговор. Ее взгляд устремился к шкатулке, словно она могла служить источником вдохновения к этому разговору, и она, взяв ее со столика, поставила к себе на колени, скрестив поверх ее ладони.

— Какая красивая вещь! — заметил Александр. — Я ни разу не видел ее у Вас. Вы, что, приобрели ее недавно?

— Нет, мой дорогой, эта шкатулка у меня уже очень давно. Она подарена мне…

— Отцом? — опередил ее Александр, видя, что мать волнуется. И решил, что волнение это связано именно с сороковым днем, и что причина этого волнения кроется в недрах шкатулки.

— Да, отцом. — Решительно произнесла Елизавета Арсеньевна. — Твоим настоящим отцом, коим являлся не Алексей Михайлович, а совсем другой человек.

— Что? — Александр побледнел и вопросительно уставился на княгиню.

Елизавета Арсеньевна, которая к этой минуте уже собралась с духом, наклонилась к сыну и положила свою прохладную руку ему на запястье.

— Не волнуйся, Александр, и не сбивай меня с разговора. Мне самой было очень трудно на него решиться, но отступать назад я уже не могу.

Елизавета Арсеньевна рассказала сыну о своем тайном романе с графом Сен-Жерменом. После чего ознакомила его с содержимым шкатулки.

Вот перстень. Он изначально предназначался тебе, Александр. На нем изображена печать Сен-Жермена и его именной вензель. С ним, как он говорил, для тебя будут открыты пути в любые высшие общества Европы! И не только в высшие, но и в секретные, если ты того пожелаешь, и захочешь приобщиться к делу своего отца. Владение таким перстнем означает, что ты являешься ближайшим приспешником великого Сен-Жермена.

А это девственные алмазы высокой чистоты. — Елизавета Арсеньевна указала на камни. — Я обработала всего лишь один из них, а остальные шесть храню в память о графе. — Она вытащила из — за пазухи свой кулон.

— Вот, посмотри. Я ношу его с тех пор, как мы с графом расстались. Я и тебе его давала позабавиться, когда ты был совсем маленьким.

Александр смотрел на мать, во взгляде его читалось недоумение, роднящееся с возмущением.

— Что ты на меня так смотришь? — удивилась княгиня, отвлекшись от даров графа.

— Мама, как Вы, великая княгиня, урожденная Гагарина, можете радоваться такой малости? — воскликнул он. — Ведь этот человек причинил Вам столько боли! При всем его величии он недостоин Вас! Зная о том, что Вы ждете ребенка, он оставил Вас, а в утешение подарил эти бездушные камни, словно Вы только в них и нуждались! Вы же, вместо того, чтобы испытывать к нему презрение, упиваетесь его дарами и храните их, как память всю жизнь?

— Александр! — растерянно воскликнула княгиня, никак не ожидая такой реакции сына. — И в глазах у нее появились слезы.

— Ты не должен его судить! Он… Он не мог остаться со мной! И он сразу сказал мне об этом при первой нашей встрече.

— Ах, мама! Сколь Вы наивны! Да он использовал Вас!

— Не говори так о нем, Александр. Ты ведь совсем его не знаешь! И потом, я… Я любила его!