Книга Страсти по Веласкесу, страница 67 – Валентина Демьянова

— Ну что ты так нервничаешь? Все идет просто отлично.

Я попыталась вывернуться, но Голубкин был настороже и не позволил мне это сделать. Не успела я даже глазом моргнуть, как он ловко переместил свою лапищу мне на талию и тесно прижал меня к себе.

— Расслабься и получи удовольствие, — прошептал он.

— Об удовольствии говорить не приходится.

— Я понимаю, ты мечтаешь совсем о другом, но, пойми, здесь место неподходящее. Вот останемся вдвоем…

Это было чересчур! Тут бы даже ангел не сдержался, а я ангелом никогда не была и потому свирепо рявкнула:

— Убери руки!

— Зря ты так! Люди смотрят. Еще подумают, что у нас с тобой нелады, — озабоченно сказал Голубкин вполголоса.

— Да пусть думают, что хотят! Руки убери!

— А вот тут ты, дорогая, не права. Те, кто на нас сейчас смотрят, должны усвоить, что у нас с тобой любовь и, если с тобой что-то случится, я буду страшно расстроен.

Мой гнев иссяк мгновенно, и я тревожно заглянула Голубкину в глаза. Алексей ответил мне очень серьезным взглядом.

— Я не знаю, во что ты вляпалась. Людей к тебе я, конечно, приставлю, и от обычного наезда это сработает. Но если это что-то серьезное, то лучше поступить так, как я придумал, — прошептал он. — Побудем немного влюбленной парой.

Голубкин настолько вошел в роль, что даже порывался самолично занести мои пакеты с провизией в дворницкую. Мне такое усердие показалось чрезмерным, и я решительным образом отказалась от помощи, все же оставив ему на прощание номер своего мобильника.

Когда я, нагруженная как ослица, ввалилась в квартиру, то обнаружила полностью одетую и аккуратно причесанную Софью Августовну сидящей в кресле в большой комнате.

— Зачем вы встали? — охнула я, от удивления роняя часть поклажи на пол.

— Неприлично хозяйке лежать в постели, если в доме гости, — попыталась пошутить она, но улыбка получилась вымученной.

— Вы нездоровы!

— Меня в детстве учили, что нет слова «не могу», есть только «должна», — мягко, но от этого не менее категорично заявила Софья Августовна и, посчитав вопрос закрытым, кивнула в сторону пакетов.

— Что это вы такое принесли? — поинтересовалась хозяйка, и, несмотря на слабость, голос ее звучал очень строго.

— Пустяки. Кое-что купила. Сейчас разгружусь и будем пить чай, — небрежно отмахнулась я и наклонилась с намерением подхватить сумки и перетащить к буфету.

— Ну-ка погодите! — остановила меня Софья Августовна.

Почувствовав недоброе, я разогнулась и с неохотой приблизилась к креслу, в котором она сидела.

— Так что там?

— Продукты, — смущенно пролепетала я.

— Зачем?

— Но у вас же ничего нет! Полки в шкафу пустые!

— Пустые? И что из того? Разве это повод самовольничать?

Голоса она не повышала, но я все равно почувствовала себя неуютно. Не зная, что сказать, я удрученно молчала и ждала только подходящего момента, когда можно будет повернуться и уйти.

Неожиданно Софья Августовна смягчилась, взяла меня за руку и миролюбиво произнесла:

— Аня, я все понимаю. Вы действительно из добрых побуждений, но так не делается. Поймите, своим поступком вы поставили меня в неловкое положение.

— Я хотела как лучше! Но если вы к этому так относитесь, давайте я сейчас же отнесу все это на помойку! — вспыхнула я.

— Ну это, положим, лишнее, — усмехнулась она. — Я не настолько сумасбродна, чтобы разбрасываться едой.

— Заносчивая снобка, вот вы кто! — выпалила я, сжигая за собой все мосты.

Софья Августовна, вместо того чтобы указать мне на дверь, улыбнулась:

— Есть немного. Думаю, это говорит во мне кровь предков. Но если не будете обращать внимания на мои, как это сейчас говорят, «взбрыки», то мы подружимся, и вы поймете, что я старуха очень даже ничего.

Ужин прошел прекрасно. Готовить ничего не стали (Софья Августовна — по причине слабости, я — потому, что ничего не умею) и обошлись холодными закусками.

После еды щеки у Софьи Августовны порозовели, и, глядя на нее, я подумала, что ничем она не больна, просто здорово истощена недоеданием. Грустить она тоже перестала, охотно смеялась и вообще пребывала в умиротворенном настроении. Решив не упускать момента, я аккуратно положила перед ней бархатный бумажник:

— Софья Августовна, в прошлый раз забыла вернуть вот это. Нашла, когда паковала вещи.

Старуха не спеша извлекла из его потертых внутренностей фотографию и, держа ее на ладони, задумчиво посмотрела на нее.

— Кто это?

— Князь Батурин, — отрешенно произнесла она, не отводя взгляда от фото.

Сказанное не стало для меня новостью. Однажды я уже выдела изображение этого человека. Мне его показывал Бардин. Правда, то была другая фотография, но и на этой, несмотря на изуродованное лицо, я без труда узнала красавца князя.

— Кто это его так?

— Женщина… Кто еще способен и любить и ненавидеть одновременно? — слабо усмехнулась Софья Августовна, по-прежнему разглядывая карточку.

— Ваша мать? — не удержавшись, спросила я.

И это было ошибкой. Софья Августовна вздрогнула и быстро убрала портрет назад в бумажник.

— Теперь это уже неважно, — резко бросила она, и на меня вдруг повеяло таким холодом, что я невольно поежилась.

И еще испугалась. Того, что меня сейчас выгонят и на порог больше не пустят. И прекратятся наши задушевные беседы о прошлой жизни, а ведь я так ничего толком и не узнала.

— Вы ко мне только затем и заехали, чтобы вернуть эту вещь, или еще какое дело имеете? — сухо поинтересовалась Софья Августовна, глядя куда-то мимо меня.

То, что она все же снизошла до разговора, было хорошим знаком, и я попыталась не упустить свой шанс.

— Хотела поговорить… Я ведь книгу пишу о вашей картине. Мне каждая мелочь важна, а в тот вечер, когда случился пожар, вы рассказывали, как отдали «Спасителя» Коре… — напомнила я с самым несчастным видом.

— Я помню, — оборвала она меня и раздраженно спросила:

— Не надоело каждый раз ходить вокруг да около? Что конкретно вас интересует?

— Что случилось потом?

Софья Августовна покосилась на меня, и на губах ее вдруг мелькнула улыбка. Легкая, еле уловимая. Мелькнула и тут же исчезла. Мое лицедейство ее не обмануло. Она давно поняла, что я не та, за кого себя выдаю. И не рассердилась. «Похоже, старушка и сама не прочь иногда повалять дурака», — с усмешкой подумала я.

Софья Августовна побарабанила пальцами по столу, будто собираясь с мыслями, потом задумчиво произнесла: