Книга Это знал только Бог, страница 70 – Лариса Соболева

– Чтоб ее смерть выглядела случайной?

– Или самоубийством. Поэтому он не бил ее. Ведь, чтобы вырубить человека, ударить надо сильно, а экспертиза установит происхождение повреждений на теле. Отсюда я допускаю, что у Милы украли ребенка.

– А зачем? – вытаращился Алик.

– Далилу пытались убить еще до рождения внука, а она все жива. Возможно, ребенок – это способ вытащить бабушку из убежища путем шантажа, поэтому его украли. Я пока так полагаю.

– Почему до сих пор не шантажировали? – не кончались вопросы у Алика.

– Она затаилась, никому не отвечала на звонки, а чтобы шантажировать, надо с ней связаться.

– Ну а «самоубийство» дочери для чего?

– Наверное, это тоже неплохой способ выманить мать на похороны.

– Я шизею. – Алик приложил ладонь к щеке и качал головой, так и не поверив до конца. – Кому помешала тещенька? Вячеслав, а вы кто? Шурупите неплохо, мне б в голову не пришло: самоубийство, похищение…

– Считайте меня частным детективом.

– И вы прилетели из-за океана, чтобы докопаться до сути?

– Хм, – усмехнулся Вячеслав. – Прилетел я по другому поводу, а пришлось заняться Далилой.

Игорь припарковался в начале переулка. Магазин Серафима на противоположной стороне был виден хорошо, единственная загвоздка – там ли муж Милы.

– Давайте я схожу? – предложил Алик.

– Под каким соусом? – спросил Вячеслав. – Вы уже были у него сегодня.

– Во-первых, можно на «ты». Во-вторых, необязательно с ним видеться. Когда я зайду и подойду к продавщице, позвони мне.

Он перешел дорогу, вошел. Вечерело, поэтому в магазине все сверкало от электрического света. Алик подошел к продавщице, Вячеслав нажал на мобильнике вызов. Алик поднес трубку к уху, сказал: «Да, я уже здесь, иду», тут же вышел.

– Порядок, он на месте, – доложил, забираясь в салон. – Видите, соус прост. Я спросил, где шеф, она ответила, а меня вдруг срочно вызвали. Девочка не заострила внимания на мне, значит, не поставит в известность шефа, что им интересовались. Кстати! Почему от Серафима скрываетесь?

– Я уже говорил, – произнес Вячеслав, глядя на магазин. – Хочу убедиться, что его не пасут.

– Вон он, выходит! – воскликнул Алик. Серафим свернул за угол. – А, черт, там наверняка его машина. Игорь, езжай, проедешь мимо него, потом остановишься.

– Он мою машину знает, – сказал тот, трогаясь с места.

– А ты промчись быстро, – посоветовал Алик.

Но когда проехали мимо Серафима, не смогли ни приостановиться, ни развернуться. Весь длинный переулок был заставлен автомобилями. Пока доехали до поворота и вернулись назад, Серафима уже не было. Отвезли Алика к филармонии, договорившись с утра встретиться и пасти Серафима от его дома, после чего вернулись в гостиницу.

Мила трудилась на благо дурдома, вылизывая шваброй все закоулки, куда не ступала нога человеческая. И плевать на музыкальные пальчики, которым противопоказаны ледяная вода и тряпка, – слишком велика цель. Тоша изредка забегала к ней, режим у нее чуточку свободней, она приспособилась и к трудотерапии, выкраивая время, чтобы навестить подругу. Но порадовать Тошу было нечем. Милу не допускали до кабинетов, не получалось и зайти в один из них, вечно в коридоре кто-то маячил. Первый день цербером над ней стояла Сенокосилка, указывая пальцами-сардельками, где следует вымыть, а то и перемыть. Поскольку Мила, стиснув зубы, проявила рабскую покорность, она доверила на второй день присматривать за ней техничке. А той до фонаря, насколько добросовестно вылизывает Мила туалет и коридор:

– Ты тут сама справишься, а я в кабинетах приберусь, а?

– Конечно, конечно, – закивала Мила.

Как-то Тоша, забежав в туалет и затянувшись сигаретой, половину которой она выкурила утром, а половину курила сейчас, посоветовала:

– Через денек предложи бабке: вы отдохните, а вместо вас я уберусь. Поняла? Сильно не настаивай, а то они тут все с маниакальными наклонностями, черт-те в чем подозревают нас. Покурить хочешь? На две затяжки осталось.

– Я ж не курю.

– И я, когда выйду отсюда, курить брошу, это железно. Здесь не получится. Плохо, если у тебя есть зависимость, в таком дерьмовом положении она все нутро выжигает. А ты волевая, Милка.

– С чего ты взяла?

– Мне лучше сдохнуть, чем голыми руками отмывать стены от говна, которым придурки их мажут. Тьфу!

– А где ты работаешь?

– Работала! – уточнила Тоша. – После психушки меня попрут из школы, где я трудилась логопедом. Ой, лишь бы выйти отсюда с целыми мозгами, остальное не страшно. Могу на хлебе и воде посидеть до новой работы… Слушай, Мила, знаешь, о чем я подумала?

– О чем? – заинтересовалась та, Тошины советы ценнее золота.

– Не звони на мобилы и по межгороду, только на городской телефон.

– Почему?

– Сама подумай. Психушке-то придется платить, а в платежке указываются номера, на какие сделаны звонки. Выяснить, кому звонили и кто, несложно, а тебя потом не выпустят полгода. И выйдешь отсюда идиоткой, если выйдешь…

– Но это же всего лишь звонок… – растерялась Мила.

– Не наблюдательная ты, хоть и волевая. Здесь главный принцип – дисциплина, ни на йоту нельзя ее нарушить. То, что ты хочешь сделать, – проступок, думаю, его расценят как тяжкое преступление, свидетельствующее об изворотливости больной. Не смотри на меня, будто королеву дураков видишь, я знаю, что говорю. Бывает, ни бэ ни мэ – конченая идиотка, а на такие ухищрения идет – здоровому человеку не приснится.

– Что же делать?

– Кому собралась звонить?

– Матери. Она приедет и весь этот ад разнесет, а меня вытащит отсюда.

– Позвони друзьям, чтоб те позвонили матери. Все, я побежала. А ты думай.

Вот и задумалась Мила: звонить-то некому. На Серафима злилась, на свекровь тоже, подруги… Не надо было счастьем своим упиваться, упилась до дурдома. А каждый день здесь за год идет. Ложась в вонючую кровать, Мила в своем воображении давала концерты многочисленным зрителям, стала засыпать раньше, уже мало реагируя на вопли и стоны.

Наступил момент, когда она робко предложила уборщице:

– Хотите, вместо вас уберу в кабинетах?

– Да ты и так за меня шваброй махаешь, – смутилась пожилая женщина. – Я ж вижу, тряпка не по тебе, умаялась.

– За работой время летит, а не ползет. Вам тоже нелегко спину гнуть.

– Не говори. И возраст, и радикулит проклятый, и суставы… Хорошая ты девка, Мила. Ладно, прибирайся, а я в процедурный пойду.

Мила вошла и замерла. Вот он – телефон. Только бы никто не вошел, только бы взяли трубку… Она приблизилась к столу на цыпочках, как воровка. Сняла трубку и быстро нажала на клавиши. Звонила на вахту филармонии, трубку сняла вахтерша, голос ее Мила узнала и затараторила: