Книга Смерть умеет улыбаться, страница 44 – Ника Шахова

- Да!

Во даю! Во мне загибается Сара Бернар. Честное слово!

Андрей опять задумался. Мне показалось или лицо красавца посерело на самом деле? Разумеется, показалось. Здесь неважное освещение. Или у меня что-то со зрением. Помутнение роговицы и полная деградация сетчатки.

- Я не верю тебе и скажу почему: вчера, когда мы... когда я ласкал твою ладонь, ты хотела ответить. Не возражай - такие вещи не скроешь. Я видел. Я чувствовал! Скажи, что заставляет тебя врать и изворачиваться?

И почему ты... избегаешь меня?

Ого! Договорились до ручки. Скоро выяснится, что в первородном грехе виновата совсем не Ева, а моя скромная персона. Пора закругляться. Потом поздно будет.

- Я устала.

- Ответь, и я отстану. Даже уйду, если захочешь, - он вскинул голову как норовистая лошадка.

Погибать - так с музыкой. Кто не рискует, тот не пьет. Лучше стоя, чем на коленях. Ну и так далее.

И я решилась:

- Потому что ты бабник и матерый преступник. Ты расплатишься за все, что натворил. Сама прослежу, понял? - предупредила я честно. На душе сразу стало легче. Как, оказывается, хорошо говорить правду, не задумываясь о последствиях.

Он выглядел так, будто проглотил живую сороконожку. Нет, я ошиблась, это в нем - в нем! - погибает Сара Бернар. Во мне она погибла, не родившись.

- Нет, не понял, - он потряс своей красивой головой, - Объясни, с чего ты взяла...

- С того, например, что ты морочишь голову и мне, и кузине, и той длинноногой стерве, и не знаю кому еще.

Он закрыл лицо ладонью и затрясся в беззвучном смехе. Я бы тоже с удовольствием посмеялась, если бы знала над чем.

Он отсмеялся и взглянул на меня сквозь раздвинутые пальцы. Как будто рыжее солнышко пробилось из-за тучи.

Нет, это не он, - дрогнула я. Не мог он отравить нас с Павликом. Не мог... Не мог! Если присмотреться повнимательней, то и в красивых мужиках можно обнаружить кое-какие достоинства. Но смотреть внимательней нельзя -

Грета... И та, с ногами.

- Ты ревнуешь? Вот дурочка... - с удовольствием сказал он, смакуя на языке слова, - Длинноногая стерва - это моя младшая сестра. Если хочешь, я вас познакомлю, но предупреждаю: ты стопроцентно права, она действительно стерва каких мало. Даже тебе до нее далеко. (Негодяй!) А с Гретой у нас никогда и ничего не было. Ни-ни! Честное слово! (Ах этот слишком честный глаз. Точно такой же был у Петренко, только у Петренко их было два.) Не веришь мне - спроси у нее, она подтвердит: я чист аки голубок, - он уморительно шмыгнул носом, - Только не летаю.

Тем лучше. Меньше страданий для Греты. Вот незадача. В кого же она влюблена? Или она влюблена в него, но тайком? Вопросы, вопросы, нет спасу.

И ни одного приличного ответа.

То, что он не бабник или, что ближе к истине, бабник, но глубоко законспирированный, не отменяет того, что он преступник. Это он, больше ведь некому. Придя к такому умозаключению, я попросила Андрея умерить добрососедские отношения. Он не понял. Я объяснила популярно. Он разозлился снова.

- Хорошо, я уйду, если хочешь. Но сначала я намерен услышать, почему ты считаешь меня преступником.

Я сказала, что знаю о нем гораздо больше, чем может показаться, и потребовала вернуть Макса.

- Даю ровно сутки. Если вернешь и оставишь нашу семью в покое, то, клянусь чем угодно, я закрою глаза на все остальное. Но если ты не вернешь Макса, я пойду к следователю и расскажу ему все, что знаю, - пригрозила я, сознавая, что дорога к следователю заказана, но больше грозить было нечем.

Да и некем.

Дожила.

Недоумение, исказившее черты его лица, плавно перетекло в понимание, понимание - в удивление, а удивление сменилось негодованием.

- Ненормальная! Тебе лечиться пора!

Мне не впервой слышать это. Я, можно сказать, привыкла и почти не обижаюсь. И не за чем, блин, хлопать дверью. У меня и без того голова раскалывается.

Так он или не он? Ух, как надоели мне эти качели: он - не он, он - не он... Он! Больше некому. И баста.

Подошло время контрольного звонка Натке. Вспомнив, как убивалась подруга, когда не дождалась от меня очередного сигнала, и скольких трудов стоило ее успокоить потом, я решила не рисковать больше ни ее душевным состоянием, ни своим здоровьем. Рука у подруги тяжелая, сгоряча приласкает - больше не захочется...

Я встала и пошла, натыкаясь на стулья, кресла, табуретки и пуфы, невесть откуда появлявшиеся на пути. Казалось, вся мебель ополчилась против меня. Наконец, последний и самый опасный барьер - стол со стеклянной столешницей - был преодолен без убытка, и я оказалась у ближайшего телефонного аппарата.

Взглянула на часы - точна как никогда в жизни, - и быстро набрала номер.

Раз, два, три... шесть. Отбой.

Сил нет разговаривать. Расскажу завтра.

Не успела отползти от телефона, как раздался ответный звонок:

- Сигнал принят. Молодец, исправляешься. Как настроение?

- Хреновое, - буркнула я.

- А что так?

- Завтра расскажу. Сейчас не в состоянии, - в скупом телеграфном стиле ответила я.

- Ты что, пьяна? - забеспокоилась подруга.

- Хуже, я сплю.

Натыкаясь на мебель в обратном порядке, я доплелась до спальни.

Осмотр библиотеки я решила перенести на завтра, когда выпровожу Грету с тетей на тренажеры, а Нюсю - за покупками. Кажется, я знаю, что и где искать. За одну ночь ничего не произойдет. Тем более, что библиотека находится прямо под моей спальней. В случае чего - услышу и застану негодяя с поличным.

* * *

В стародавние времена мой прадед, Егор Привалов, приехал в Озерск по своим хитрым купеческим делам. Городок ему приглянулся, не приложу ума чем.

Приглянулся - и все тут. Бывает. Присмотрев солидный, крепкий дом, стоящий на пригорке, поодаль от других домов, он быстро сторговался и выкупил его вместе с усадьбой то ли у церковной общины, то ли у местного дьяка, - точно не знаю. Семья росла, и со временем прадед расширил жилище, пристроив к нему две комнаты, на месте которых сейчас располагаются холл и бельевая.

Позднее дед Карл надстроил второй этаж, а еще позднее и дядя внес свою лепту - подвел современные коммуникации и сделал общую перепланировку с учетом растущих запросов семьи.

Интересовавшая меня библиотека находилась в самой старой, доегоровской части здания. Благодаря предкам, которые относились к старине с трепетным уважением, здесь многое сохранилось в целости и сохранности. В частности, уцелел слуховой люк диаметром около четырех сантиметров, допотопный монстрообразный радиатор с тремя чугунными вентилями и двумя безобразными штырями, а также остов печи с изразцами.