Книга Сукин сын, страница 32 – Вера Коркина

— Мы жили хорошо, — он упрямо опустил голову.

— А теперь плохо?

— Тамара… У ней болезненное чувство собственности. Ничего ее нельзя трогать: ее вещи, ее деньги, ее отца, мужа, ребенка… Мы познакомились на рынке… Я украл из ее сумки кошелек, тогда мне было шестнадцать. Она меня поймала за руку и больше уже не выпустила. Но я не возражал, потому что мальчишки любят, когда им покупают машины с магнитолами… Если она что-то вбила в голову, ее не остановить. Чувство правоты. Когда что-то не выходит или выходит не по плану, она становится очень опасной.

— Наташу стукнула она?

— Наверное. Мне не сообщила. Я стараюсь ее удержать. Прошу, чтобы оставила в покое нас с дочкой, но бесполезно. Это как наркотик — ей, чтобы жить, нужно сражаться. Такая природа.

— А посадить-то ее нельзя? В дурку, например?

— Кто это сделает? Не я же.

— А я тоже не Хаджи-Мурат всех выслушивать, — вдруг оборвала его Зося.

Очень нелюбезная девушка, решил Авилов. Хабалка какая-то. А еще библиотекарь. Ему-то давно не хамили, отвык.

— Мне надо было кому-то рассказать. Я живу, как в тюрьме.

— Кто ж мешает освободиться?

Прозвучало раздраженно, даже ядовито.

— Это мой крест, — он опустил голову.

Еще объясняться с этой щепкой! Дать в глаз за такие разговоры, и все дела.

Зося встала из-за стола и полезла на лестницу, собираясь достать то ли книгу, то ли еще какой-то недостающий предмет. Одинокий рыболов поднял взгляд вверх и тут же опустил. Бедный, посочувствовал Авилов, совсем правил поведения не знает. Зося если на что и годится, так только валяться в кустах, а этот в Тулу, да со своим самоваром, да еще и разговоры про крест! Зачем, спрашивается, явился девушку нервировать наличием больной жены? Рыболов встал, подошел в лестнице. Стало тихо. Вначале они целовались, потом легли на диван.

Авилов раздумывал, как выбираться. Выходило, что пока никак. Он оказался прав насчет Тамары, да и насчет Зоси тоже. Эта успела подцепить всех, кого можно. Он бы не удивился, если б явились депутат и чиновник от культуры, если уж железобетонный ангел срезался. Да и кто ж откажется от доступного! Покурить бы… Случки, случки… скучно. Собаки занимаются этим дважды в год, кошки чаще, а человеки совокупляются непрерывно. И ведь не ради размножения, что-то другое примешалось! Эта Зося, распрекрасная Солоха без лифчика с розовыми волосами, наверняка флиртует не бескорыстно, что-нибудь тут есть типа видов на будущее. Блудня продуманная.

Авилов, поразмыслив, вышел на улицу тем же путем, через окно, и вернулся обратно уже через дверь, когда Аполлон отбыл. Вид он принял самый разнесчастный, волосы всклокочены. Зося цвела, как розовый куст, и заметно ему обрадовалась. Сейчас начнется. Авилов уселся на диван и тоже вцепился в волосы с трагическим лицом, наподобие одинокого рыболова.

— Что-то случилось, Александр Сергеевич?

Присасывается.

— Меня скоро арестуют. Из-за рукописи. Я последний, кто ее видел.

— Ну и что?

— У меня судимость.

— У вас? Судимость?

Она округлила глаза до последней возможности, как только не выкатились.

— Плохо вышло с Наташей. Не могу с ней посоветоваться.

— Почему?

— Ну… испорчены отношения.

— Да? По-моему, так она не очень… страдает.

Ну, давай, утешай меня тем, что обо мне и думать забыли.

— Ты так думаешь?

— Во всяком случае, я не замечала.

Вот так оно и бывает, незаметно. Было и ушло неизвестно куда.

— Если увидишь, передавай ей привет.

Авилов был само смирение.

— Вы уже уходите?

Уходим, причем никого не трахнув!

— Пойду. Дела нужно привести в порядок, имуществом распорядиться.

Он усмехнулся. Надо же, слушает! А уверяла, что не Хаджи-Мурат, чтоб всех слушать. Надо узнать, что это за тип.

— А как же «опель»? — спросила Зося.

— Конфискуют, — безжалостно отрезал Авилов, а она замолчала.

Волнуется за судьбу предметов…

— А зачем вы приходили?

Чтоб тебя съесть, Красная Шапочка. Он томно махнул рукой и молча вышел. Приходили мы, дорогая, чтобы раздобыть сведения. Лесбиянка чертова. Бестиарий, змеюки, гадюки. Где рукопись, интересно? Если она была у Зоси, то Наталье ее выманить пара пустяков. «Отдай мне ее, пожалуйста, очень прошу».

Авилов направился к кафе, захотелось перекусить, а до обеда еще далеко. В кафе сидел следователь и ел быстро и нервно, вошедшему едва кивнул. Александр Сергеевич, подсев за его стол, принялся выпрашивать у Насти еду, но достался ему лишь салат с селедкой, яйцом и зеленым горошком. Он взял пиво, предложил угостить Шишкина, но тот в ответ надулся.

— Денег много? — укорил Михал Михалыч. — Лучше поберечь.

— А что?

Следователь лег грудью на стол и, пристально глядя Авилову в глаза, отчеканил:

— А рукопись-то у госпожи Науменко. А передали ее ей вы. Завтра ко мне к девяти утра. Попрошу не опаздывать.

Шишкин скомкал салфетку и вышел из кафе. Версия у него созрела, когда он определил принадлежность пачки сигарет. Шахматная партия проистекала с Науменко. Началось все с того, что она принялась за расследование и встала Тамаре поперек дороги. Та ее огрела по голове. Лежа в больнице, она, конечно, действовать не могла, но Гена упал с балкона именно в тот день, когда Науменко выписали. Пачку сигарет Шишкин нашел под балконом, уже изрядно потоптанную, в земле. Она предупредила Гену, чтобы помалкивал? Не на того напали. Гена неотрегулированный и поступил с точностью до наоборот. Рукопись у Авилова, но Науменко ее у своего бывшего вытянет. Ей совсем немного осталось. Да и вообще еще неизвестно, бывший ли он. Может быть, они заодно? А Нина так, для отвода глаз.

Александр Сергеевич, неприятно обеспокоенный свирепостью следователя, быстрым шагом направился в гостиницу. Наташа собирала вещи в сумку. Они вежливо поздоровались.

— Хочу завтра уехать. Бог с ним, с отпуском, потом догуляю.

— Ты уезжаешь?

— У тебя есть другие предложения?

— Другие предложения поступили от капитана Шишкина. А кстати, где рукопись?

— У тебя.

Она усмехнулась краем губ, и он понял — над ним издеваются. Вот когда все начнется! Он даже слегка похолодел: угодил в лапы к тихоне!

— Не спеши меня растирать, — попросил он и прикрыл дверь поплотнее. — Где рукопись?

Наташа смотрела на него внимательно.

— В надежном месте. Ты же взял с нее, что хотел? Теперь моя очередь.