Книга Мой милый плут, страница 62 – Элис Дункан

– Не смей говорить такие вещи, Чарли, – запротестовала Одри. – Я же сама хотела, чтобы это случилось, и ты это знаешь.

– От этого мой поступок не становится лучше, – вздохнул Чарли.

Одри тряхнула головой, отчего ее растрепанные волосы взмыли вверх, чтобы потом мягкими волнами опуститься на атласные плечи.

– Ну конечно, ты считаешь, что должен извиниться, – понимающе улыбнулась она.

Чарли нахмурился. Разговор начинал сворачивать явно не на ту тропинку.

– Постой, Одри. Давай не будем вновь заводить эту волынку про джентльменов. Остановимся на том, что джентльмен – настоящий джентльмен – всегда должен держать в узде свои чувства.

Одри любовно посмотрела на него.

– Ах, Чарли. Как ты не понимаешь? Ну что такое джентльмен? Он, в конце концов, просто мужчина, а значит, есть вещи, перед которыми ему не устоять, – будь он хоть трижды джентльмен.

– Что-что?

– Да, глупенький. Вот взять хотя бы рыцарей, которых ты так недолюбливаешь. Ведь они всегда покорялись желанию своих дам. И никто из них никогда не заводил, как ты выражаешься, волынку насчет свадьбы и всего такого прочего. Они просто покорялись страсти, и все.

Чарли признался после недолгого размышления:

– Знаешь, Одри, я никогда об этом раньше не слышал.

– Но это правда, можешь мне поверить.

Они замолчали. Чарли продолжал обдумывать слова Одри. Он их так напряженно обдумывал, что окончательно запутался.

– Одри, – наконец сказал он. – Я подозреваю, что все это ты сказала только для того, чтобы меня успокоить. Но я-то знаю, что не должен был этого делать. – Чарли помолчал немного и добавил: – Хотя, конечно, это было просто замечательно.

Одри неожиданно хихикнула, и Чарли, не удержавшись, улыбнулся в ответ. Потом она обвила руками его плечи, и он от неожиданности опрокинулся на спину.

– Ах, Чарли, если не ты самый лучший мужчина на свете, тогда я просто ничего не понимаю в жизни, – улыбнулась Одри.

Она поцеловала его, и Чарли почувствовал, что силы начинают возвращаться в его казавшееся безжизненным тело.

– Одри, – нежно прошептал он, чувствуя, как желание обладать ею вновь наполняет его.

– Чарли… Я никогда в жизни не была так счастлива, как сегодня, – шепнула в ответ Одри и прижалась бедрами именно туда, куда следует.

Чарли застонал, чувствуя, как воспрянула его плоть.

И они еще раз любили друг друга – все на той же мягкой травке, на берегу все той же реки, слышавшей их страстные стоны и бессвязные слова любви. На этот раз Чарли удалось продержаться несколько дольше – во всяком случае, Одри опять первой вознеслась к небесам. Он был горд тем, что ему удалось сделать это.

Потом они снова лежали – бездыханные, уставшие, отдавшие себя друг другу до последней капли, но на этот раз сверху была Одри. Чарли сильнее прижал ее к себе – словно не желая больше расставаться с нею ни на секунду. Какую неземную радость было способно дарить ее горячее тело! И как восхитительно оно пахло – солнцем, цветами яблони и розами. Да, Одри всегда пахла розами.

Ах, эти розы – цветы любви!

Одри вздохнула и пошевелилась. Удивительно, но ни один из них не испытывал ни малейшей неловкости. Напротив, будь их воля, они так и лежали бы здесь целую вечность.

Чарли запрокинул голову и посмотрел в бездонное голубое небо, покрытое легкими пушистыми облачками. До чего же счастливым он мог бы быть даже здесь, в этой пустынной прерии, если бы рядом с ним всегда была Одри! Рядом с нею он мог бы чувствовать себя спокойным и уверенным в своем будущем.

Будущее.

Годы и годы, наполненные любовью и счастьем.

Но может ли он мечтать о таком будущем для себя?

Нет. Его будущее обещает быть нисколько не лучше, чем настоящее, пропитанное страхом и отчаянием.

Перед мысленным взором Чарли проплыли лица друзей.

Лестер. Всегда спокойный, не умеющий лгать и такой слабый. Ему не прожить без твердой дружеской руки, которая будет направлять и оберегать его. Впрочем, может быть, Лестеру повезет, и он найдет другую руку, которая будет охранять его? Может быть, он уже нашел свою судьбу здесь, в этих краях?

Может быть. Но остальные?

Еще четыре лица встали в памяти Чарли. Они смотрели на него с надеждой – на него, своего лидера и командира.

“Но ведь и им удалось найти здесь работу”, – промелькнула спасительная мысль.

“Временную, временную работу, не забывай”, – тут же осадил его внутренний голос.

И еще та хозяйка магазина – родная тетка Одри. Она в любой момент может появиться на сцене и узнать в Чарли и его друзьях бандитов, которые пытались ограбить ее. Она же видела их, запомнила их лица. Она стреляла в Чарли.

И был, наконец, еще Фермин Смолл – неутомимый, словно фокстерьер, одержимый желанием разоблачить и арестовать Чарли.

О господи…

– О господи… – Одри слово в слово повторила тайные мысли Чарли.

Он перестал смотреть в небо и перевел взгляд на нее. Одри выглядела довольной и счастливой, и Чарли, несмотря ни на что, почувствовал гордость за себя.

Ладно, черт побери, пускай он мошенник – а ведь он и в самом деле мошенник, – но, по крайней мере, он помог Одри почувствовать, какое это счастье – быть женщиной. И тут же с горечью подумал о том, что этот дар Одри должна была бы получить из других рук, более чистых; чем у него.

– Тебе хорошо? – тихо спросил он.

– Хорошо? Мне еще никогда в жизни не было так хорошо, Чарли, – ответила она.

– Я очень рад.

Одри немного помолчала и наконец заметила с улыбкой:

– Однако, пожалуй, пора наконец пойти подоить бедняжку Бетси.

Чарли огорченно вздохнул, когда она скатилась на бок и вскочила на ноги. Лежать на траве одному стало сразу холодно и неуютно.

Одри тем временем наскоро ополоснула в реке ведро, затем вымылась сама и обтерлась своим фартуком, напевая при этом во все горло “Лесной квикстеп”. Чарли с удовольствием слушал, как она поет. У Одри оказался хороший слух и приятный грудной голос. Чарли улыбнулся и тоже вошел в воду.

– Можешь вытереться моим фартуком, Чарли.

– Спасибо, Одри.

“Боже мой, – подумал он. – До чего же она славная, милая, добрая – моя маленькая мисс Одри!”

Тут Чарли с отвращением вспомнил о том деле, ради которого, собственно, он и торчал столько времени на ферме Хьюлеттов. Презирая себя до глубины души, он тем не менее спросил нарочито небрежно, вытираясь при этом фартуком – ее фартуком: