Книга Смерть по сценарию, страница 9 – Наталья Андреева

Леонидов чувствовал, что если останется один, то обязательно вспомнит все и найдет выход. Ему нужно было остаться одному, сесть и вспомнить, и чтобы для этого было хотя бы несколько дней.

— Может, покаяться хотите?

— Ну уж нет. Я хочу доказать, что ваш покойный писатель — маньяк, который только и делал, что врал про людей и выставлял их в самом гнусном свете. Только зачем он это делал? Вот это надо бы выяснить…

— Что ж, до встречи, Алексей Алексеевич!

Леонидов наконец остался один. Он четко помнил все, о чем писал Клишин, и теперь пытался отфильтровать правду от лжи в его рассказе.

Ну, никакого соседа из ревности я не убивал, это уж точно. И в доме у него четвертого июня тоже не был. Это постулат, от которого надо оттолкнуться в своих рассуждениях. А когда Клишин все это написал? В январе? Не мог он тогда такое написать, потому что с Сашей встретился на даче в мае и не знал, что она замужем именно за мной. Прошлым летом сюда приезжал совсем другой человек, не я. Я появился только осенью и никогда здесь раньше не был. А Клишину было все равно, за кем Саша замужем. Он просто знал, что муж существует, и сочинил эту историю об убийстве из ревности. Потом, в том же мае, увидел меня, и ему осталось только внести недостающие конкретные детали в описание мужа. Или же немного изменить под образ другого человека уже написанный текст. И внес он эти злосчастные изменения, вероятнее всего, только на прошлой неделе. Кусочек-то небольшой, всего полстраницы. А моя работа? Упоминание обо мне как о менте и обо всех ментах в частности? Это Клишин мог узнать только от Александры, значит, они встречались. На даче или где-то, но встречались.

Значит, Саша мне изменила? Саша?! Мне?! Что сделать с ней? Убить, развестись? Стой, стой, стой… Если Клишин соврал насчет твоего вечернего посещения, то почему он не мог насочинять, что переспал с Сашей? Значит, свою невиновность ты принимаешь за постулат, а ее — нет? Это подло. Надо спросить и все узнать у нее и вместе подумать, что мы можем противопоставить этому бредовому обвинению, вот и все. Рассказать все это беременной женщине? А если ей станет плохо, если что-то случится с ребенком? Но если меня посадят, будет еще хуже. Суд ей и ребенку не пережить, хватило первого мужа-убийцы. Можно подумать, что все, что с ней случается, — рок. Саша! Ей так досталось, столько пришлось пережить, а я поверил запискам какого-то сумасшедшего. Нет, надо выяснить все это сегодня и сейчас».

Он подошел к сосне, на которой висел умывальник, плеснул ледяной водой в лицо, стало полегче. Леонидов фыркнул, промокнул капли полотенцем и пошел искать жену.

Она сидела в саду на табуретке и грелась на солнышке, подставляя его лучам уже загорелое лицо и бледные плечи. Алексею были видны коричневые веснушки на ее щеках. Заглянув ей в лицо, он тихонько позвал:

— Саша!

Жена открыла глаза, улыбнулась ему, и Алексей уже без всяких слов поверил всему, что расскажет сейчас эта женщина. Потому что просто любил ее, и все.

— Саша, у нас неприятности. Только не вздрагивай так и не переживай. Давай вместе подумаем, что делать, и расскажи мне, ради бога, правду.

— Правду? Какую правду?

— Про тебя и про Клишина.

— Про Пашу? А что случилось?

— Только спокойно. Знаешь, пришел тот капитан, Михин, он дал мне почитать несколько листков, в которых, — ты спокойнее только, — Клишин пишет, что переспал с тобой, а я, будто бы из ревности, задумал его отравить. И отравил.

Александра так возмутилась, что сначала даже не поняла, что мужа обвиняют в убийстве:

— Какая чушь! Клишин со мной переспал! Да я выгнала его, он тут бродил и лез со своими слюнявыми поцелуями! Тоже мне, неотразимый и всесильный! Что он себе вообразил?

— Саша, он много чего вообразил, возможно, из мести. Знаешь, как говорят: нет дыма без огня. Ты вчера так резко оборвала рассказ о нем, что я решил, что пламя все-таки было. Должна быть веская причина, чтобы оболгать человека. Чем ты ему насолила?

— Это обязательно нужно рассказывать?

— А тебе нужно, чтобы я сел в тюрьму?

— Ну хорошо. Давай пойдем сядем куда-нибудь в тень, у меня плечи сгорят.

— Посмотри, старая яблоня еще цветет, наверное, поздняя? — Алексей кивнул на завалившуюся набок яблоню с подпорками, окруженную вверху розовой душистой дымкой.

Они сели на лавочку, в тень. Саша вздохнула:

— До сих пор не верю, что Павел мог такую гадость про меня написать. Было бы из-за чего. Все, что у нас с ним было, — история такая давняя и детская, что просто смешно. Знаешь, не очень-то приятно вспоминать первую любовь, думаю, она никогда не бывает счастливой. В пятнадцать лет все слишком по-детски, делаешь кучу глупостей, веришь в то, что все чувства светлые, что будешь любить до гроба, а все кончается поцелуями на скамейке.

Я тебе рассказывала, что Пашу в школе девчонки доставали любовными записками и как он заявил, что пойдет на свидание только к девушке, способной написать что-то достойное, маленький литературный шедевр? Меня это задело, я разозлилась и написала.

— Ты была в него влюблена?

— Сначала нет, он казался мне таким самодовольным, таким… ну, слишком уверенным в себе, и девчонок было жалко, это же мерзко, когда так издеваются? Правда?

— И что же ты написала?

— Стихи. Знаешь, не в высоком смысле поэзия, а так, обычная банальность.

— Нет, мне очень интересно, чем ты зацепила такого ценителя, как Клишин?

— Я прочитаю несколько строчек, прочитаю, чтобы ты отстал.

Я не имею целью вас затронуть

Тем, что владею легкостью строки.

Скажите мне, да кто же из девчонок

Не написал любовные стихи?

И сами вы, читая много книжек,

Себе давно создали идеал.

Скажите мне, да кто же из мальчишек

Любовные стихи не написал?

Ну и так далее.

— Неплохо. Я не знаток поэзии, но рифма складная.

— Вот именно, только рифма. В пятнадцать — это уже неплохо. Паша пригласил меня в кино, как это было тогда принято. Мы стали встречаться. Конечно, вся женская половина школы умирала от зависти, но мне было не по себе. Знаешь, у меня в то время было немного другое представление о любви, я же была домашней девочкой, отличницей, да и написала стихи, только чтобы осадить Пашу. Я испугалась.

— Чего?

— Его силы. Он рассуждал так просто, что не было повода даже задуматься, что же с нами происходит. Это были не романтические вздохи, не обмен цитатами из любимых произведений и не осторожные робкие поцелуи. Не знаю, кто его этому научил и где он получил уроки любви, но в десятом классе он уже знал, чего ему надо от девушки: просто и откровенно тащил в постель. Были в нашей школе девочки соответствующие, но я была не из их числа. Я хотела учиться дальше, готовилась поступать в институт. На дискотеки почти не ходила. Такая была несовременная дурочка. И тут — Павел. Весь из себя…