Онлайн книга «Эрдейский поход»
Ваш мир велик. Не столь велик, как наш, но места и пищи в нем оборотаям пока хватает. Но это пока. Рано или поздно Пьющие овладеют всем. И выпьют всю кровь. И вашу, и нашу. Чтобы после самим издохнуть от жажды. – Сколько их, этих Пьющих? – спросил Всеволод. – О, они будут идти еще долго. Их много. Большая стая. Очень. Они – хозяева нашего мира. Но каждый из них расчищает дорогу своему хозяину. Вожаку... – Черный Князь? – Всеволод затаил дыхание. – Ты говоришь о нем? – Черный, белый, красный... Князь, Господарь, Рыцарь, Вожак... Слова не важны, важна суть. – Что ты знаешь о нем? – Ничего. Только то, что Вожаку Пьющих подчиняется изламывающая сила нашего мира. Только ему. – Как он выглядит? – Если и были оборотаи, видевшие его воочию, – они, скорее всего, мертвы. – Его можно остановить? Князя? Вожака? Его воинство? Стаю? – Задержать – наверное. Большой силой, большой кровью. Остановить – такое мне не известно. Мне ведомо только, как человеку уберечься от оборотая... Что ж, значит, поговорим об этом. Давно пора... – В юрте степной шаманки ты сказала, что твое слово обережет меня и моих воинов от волкодлаков, – Всеволод смотрел прямо в слезящиеся глаза. – Разве оно не остановило оборотаев, заступавших вам путь? – Тебя – не остановило. – Но в степном доме из палок, шкур и войлока ты не просил у меня защиты от меня. Тобой было сказано... сказано... Ведьма-волкодлак прикрыла глаза, вспоминая. Или причина в другом? Прикушенная губа. Искаженное лицо. Ей все-таки было больно сейчас. Безумно больно. – «Я прошу защитного слова не от тебя, старуха, – от других», – дословно повторила шаманка слова Всеволода. – Такова была твоя просьба, урус-хан. И таков был наш договор. И ты не спрашивал тогда сокровенной сути моего слова. – В чем же его суть? Я спрашиваю сейчас. – Это метка, – сказал оборотень. – Метка? – нахмурился Всеволод. – Метка оборотая в человеческом обличье. Он ставит ее на свою добычу днем, когда не терзаем голодом. Он учит добычу говорить нужное слово. Чтобы прийти за ней позже. Ночью. В одну из последующих ночей. Это... – сухой язык облизнул сухие губы, – это тоже как договор. Метка дает добыче шанс прожить немного дольше. Не стать жертвой другого оборотая. Ибо каждый оборотай охотится сам. И ни один не перейдет дорогу другому. У нас принято искать пищу и встречную силу, не посягая на чужое. А чужое – все, что помечено иным оборотаем. – Открой свою метку, – потребовал Всеволод. – Переведи, что значат слова, которые ты сказала нам тогда, в юрте. – Это трудно сделать. Слишком сильно разнятся языки. – Переведи! Ведьма-оборотень вздохнула: – Эт-ту-и пи-и пья – значит «Я-мы – добыча другого». Неточно, но похоже. Сказав так, ты отводишь оборотая, не имеющего права на помеченную добычу, и от себя, и от тех, кто с тобой. Всеволод шумно вздохнул. «Я-мы – добыча другого»! Вот, оказывается, чем они спасались от волкодлаков. И вот почему заговор не сработал, когда пришел тот самый другой, пометивший свою добычу. – И что же, оборотень верит слову человека? – Этому слову – верит. К тому же метка – это не только слово. Оборотай всегда чует прикосновение другого оборотая. Прикосновение? Ах, да! Ведьма ведь касалась его руки. Теперь ясно – зачем. Всеволод досадливо сплюнул. Конрад, все это время с интересом прислушивавшийся к разговору, кашлянул: – Ты уже все узнал, русич? – Почти. Всеволод снова навис над старухой: – Зачем тебе нужны были мои дружинники и мои кони? Почему ты просила оставить их у твоего шатра. – Есть, – коротко и тихо отозвалась ведьма. – Ночью оборотаю нужна пища. Много пищи. – Наши кони, которых тебе дали за твое тайное слово... – Съедены. Кончились. Мало. Два коня – мало. Полночи только, четверть ночи только. Еще меньше. Потом снова голод. Говорить ей становилось все труднее. Серебро, видимо, жгло даже сквозь засохшую кровяную корку, осина лишала сил. И человеческое обличье не спасало от этого полностью. – Зачем ты напала на меня сегодня? – поспешно спросил Всеволод. – Тоже – есть? – Тоже, – не ответ уже – слабый всхрип. – Ты – особая пища... ты великий... Не договорив, она исторгла тяжкий натужный стон. «Великий воин», – так его назвала в половецкой юрте старуха оборотень. Наверное, великие воины, для волкодлаков, действительно, пища особая. Вроде колдунов и магов. Может, сил придают, может, ловкости, может, боевых навыков. А может... Глаза волкодлака закатывались, тело тряслось. ...Может, старуха эта просто уже не в себе. Заговаривается, может, старуха-то. – Я умираю... ты... вы... ты-вы обещали отпустить... слово... держать слово... Веки оборотня опустились и лишь едва-едва подергивались, свидетельствуя, что жизнь еще теплится в немощном теле. Всеволод поднял глаза на тевтонского рыцаря. Сказал – с упреком и ожиданием: – Ты дал ей слово, Конрад. И неужто теперь правда отпустит, тевтон? Ох уж это слово... Проклятое, не вовремя, не осмотрительно сказанное... Сакс кивнул: – Дал. Слово. Освободить и отпустить. Этим я и займусь сейчас. Стоя над притихшим сморщенным телом, он поднял меч. Волкодлак по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Волкодлак не видел. Пока... – Ты уверен? – нахмурился Всеволод. Все-таки слово... Слово – это как договор, как магическая связь между раздельным. И нарушать его... – Уверен, что это правильно, Конрад? На взгляд Всеволода неправильно было что так, что этак. И отпускать мерзкую тварь нельзя. И убивать после легкомысленного обещания, что вырвалось из уст тевтона. – Конечно, – губы немца скривились. Говорил он теперь, не таясь от волкодлака, – по-русски говорил, на языке, известном старухе оборотню. – Я освобожу душу вервольфа и отпущу в адову бездну, где ей самое место. Исполнять иное слово, данное нечисти темного мира, – грех. Яростный вскрик разорвал ночь. Человеческий вскрик и волчий рык. Старуха услышала. Старуха поняла. Старуха распахнула глаза. Забилась по земле. |