Книга Последняя ночь в Катманду, страница 36 – Лаура Эллиот

— Ты останешься. Во мне, в моем сердце. А я останусь в тебе. В твоем сердце и в твоем теле. Ведь там уже поселилась частичка меня. Частичка нашего будущего. Не плачь, милая, прошу тебя. — Он вытер слезы с ее щек и, пытаясь приободрить, добавил:

— А теперь пора бы покормить нас самих и наше будущее потомство.

Она сквозь слезы улыбнулась.

— Ты прав.

Через пятнадцать минут в дверь постучали. Махеш вскочил с постели, намотал вокруг бедер полотенце и открыл. Хари, стоя на пороге, передал ему поднос с завтраком и осторожно спросил:

— Когда готовиться к полету?

— Через полчаса, — тускло ответил Махеш. Они завтракали, сидя в постели, подложив под спины подушки. Махеш кормил ее из рук, как ребенка, но Синтия, заметив, что он сам едва успевает есть, возмутилась и плотно сжала губы.

— У-у, — промычала она, покрутила из стороны в сторону головой и ткнула пальцем ему в грудь.

— Ты хочешь, чтобы я снова стал индивидуалистом? Знаешь, это желание покормить тебя из рук появилось у меня еще во время нашего первого совместного ужина в этом замке…

— Тогда разреши и мне покормить тебя. — Она взяла с подноса тост и уложила на него ломтик сыра. — Открывай рот. Благо, мы едим не в общей столовой, а то у Хари и Дипака сложилось бы впечатление, что мы оба впали в детство.

— Видимо, любовь делает из взрослых людей детей, — сказал он и повиновался ее приказу.

Наконец тарелки и чашки на подносе опустели. Махеш убрал поднос с постели и поцеловал Синтию в сладкий рот.

— Твои губы — лучший десерт на свете.

Она рассмеялась.

— Не жадничай. Ты ведь уже почти съел их.

— Но этот волшебный десерт не уменьшился, а, наоборот, стал еще пышнее. И выглядит еще аппетитнее.

Они снова на миг оказались в объятиях друг друга, потом отстранились, и два гневных взгляда упали на ненавистные часы, которые хладнокровно напомнили им о приближающейся разлуке.

— Пора собираться, — уронила она безнадежно.

— А душ? Я собираюсь помыть тебя, Синтия.

— Это что, еще одно из нереализованных желаний, появившихся в первый вечер нашего знакомства?

— Именно… — Он подхватил ее на руки и понес в ванную.

Под теплыми струями душа они развеселились, как дети: намыливали друг друга, швырялись кусочками пены, нежно смывали ее. Потом Махеш укутал ее в большое полотенце и вынес на руках из ванной.

— А после ты намереваешься одеть меня? — спросила она, наблюдая, как старательно он обтирает остатки воды на ее теле.

— Ты ужасно догадливая.

Каждый клочок одежды, наползающий на тело Синтии, казался ей чем-то враждебным, недружелюбным и чужим. Наконец, как узница, она оказалась в плену материи. Махеш принялся одеваться сам, и Синтия заметила, что его движения стали нервными, резкими и угловатыми. Ему, как и ей, стоило огромных усилий скрывать грусть. Она дождалась, пока он оденется, и подошла к нему. Поправила воротничок рубахи.

— Махеш, любимый, я не хочу, чтобы ты провожал меня в аэропорт. Это опасно.

— Нет. Я так решил. И, пожалуйста, не спорь.

— Махеш, умоляю тебя, не делай этого…

Но в его глазах опять появился уже знакомый ей блеск. И Синтия поняла, что он сделает, как решил.

— Безумец! — нахмурившись, сказала она.

Он обнял ее и прижал к себе.

— Не волнуйся, милая. Я буду очень осторожен.

Она тяжело выдохнула. Взывать к разуму безумного упрямца бесполезно. Что ж, будь, что будет. Они не в первый раз рискуют..

Если раньше их любовь казалась только искрой в темноте неизвестности, то теперь она горела ярким, ровным пламенем, озаряя будущее. И если вдруг случится что-то нежелательное, у Синтии в компьютере достаточно материала, чтобы тут же вмешаться.

Она взяла его руку, лежавшую у нее на плече, и сжала.

— Пойдем?

Хари и Дипак ждали их у вертолета.

Перелет через горы и опасные узкие каньоны промелькнул, как короткое сновидение. Вертолет приземлился, и компания пересела в «кадиллак».

— Мы подбросим тебя к отелю, а потом будем ждать за перекрестком. — Махеш сжал ее руку. — Все будет хорошо.

— Верю…

Вскоре машина уже лавировала по дорогам Катманду и наконец остановилась у «Астории».

На сборы вещей у Синтии ушло минут пятнадцать. Старая журналистская закалка не подвела. Переодевшись в джинсы и рубаху, она позвонила в приемную. Последовала процедура сдачи номера, прощание с администрацией и служащими отеля, ее торопливый автограф в книге регистрации…

И ни одного провожающего! Что ж, слава Богу…

Синтия вышла из отеля и заторопилась к перекрестку. Вскоре она уже сидела рядом с Махешем.

Как только машина тронулась с места, Махеш взял ее руку в свою. Почти всю дорогу они сидели молча, как будто боялись заговорить, и в какой-то миг Синтии показалось, что эта поездка рядом с ним будет длиться вечно.

Но вечность — это другое измерение. Реальность этого мира жестоко напомнила о себе, когда «кадиллак» въехал на автомобильную стоянку возле аэропорта. Проснувшаяся память о расставании застучала в виски и снова сдавила сердце.

— Мы ведь ненадолго расстаемся, Синтия, сказал Махеш.

— Я знаю, — ответила она.

Она слышала, как неубедительно прозвучали ее слова. Он повернулся к ней и убрал со лба короткую прядь волос.

— Знаешь, не стригись больше. Ты будешь выглядеть женственнее с длинными волосами, — сказал он.

— Еще одно старое, тайное желание? — улыбнулась она. — Тебе, правда, хочется, чтобы я отрастила волосы?

— Да. Тогда я смогу кутаться в них, целуя тебя.

Он обхватил рукой ее затылок… Поцелуй был пламенным, жадным, но недолгим.

«Кадиллак» остановился. Синтия по очереди обняла Хари и Дипака, обменялась с ними прощальными шутками и с Махешем, несущим ее чемодан, направилась к залу отправления.

— До встречи, — сказал он, целуя ее в щеку.

— До встречи…

Опомнилась она только, когда шла по залу аэропорта, катя перед собой тележку с чемоданом.

Почему они должны расстаться? Почему какие-то подлые политические интриги должны разлучить их? Почему в этом мире все так несправедливо? — возмущалась она, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы.

Из этого должен быть и другой выход.

И Синтия смахнула слезы и принялась думать. Она думала, когда регистрировала билет, думала, когда стояла в очереди, чтобы сдать багаж… И блестящая мысль осенила ее еще до того, как она ступила на трап самолета.