Онлайн книга «Похищение Данаи»
Еще раз глянул на гранатовый портрет Лены. — Зря не показал Саше, — сказал я и тут же пожалел. — Ты что, не сечешь — он же псих! — Еще вопрос, кто из вас больше псих — ты или он? — И в милиции мне так сказали. А я им: любой бы на моем месте спятил. — Ты обращался в милицию? — За защитой. Чтоб охрану приставили. Вот это меня по-настоящему заинтересовало. — У тебя что, телохранители? — Прислали одного на ночное дежурство, но через неделю сняли. Представляешь, как я уязвим? Единственное спасение — пистолет. — У тебя есть право на ношение оружия? — Какое, к черту, право! У нас на черном рынке атомную бомбу можно купить. Были б деньги. — И ты купил? — Этими днями. Не бомбу, конечно. Уже договорился. Мне б только успеть. Я решил переменить тему: — Это лучшая из твоих „Данай“, хоть я и не понимаю, зачем ты подверстал сюда Галю. — Сама подверсталась. — Это уже из области фантастики. — Самая что ни на есть реальность. Случилось в тот раз» когда Саша сбежал из мастерской. Хлопнула дверь, мы с Леной остались вдвоем. Молчали, я продолжал работать, хотя можешь представить, что со мной творилось. У меня, когда работаю, часто бывает эрекция, а здесь, сам понимаешь… Дико возбудился. — А она? — спросил я, но он пропустил мимо ушей. — Боялся на нее взглянуть, размешивал краски, подправлял какие-то незначительные детали. Картина была уже вчерне готова, Лена возбуждала на ней, как живая. Но и живая была рядом. Стоило только встать и протянуть руку — ближе никого в жизни, голенькая, родная. Имел полное право. Профессиональное — ну, знаешь, чуть изменить поворот головы, разворот плеч и прочее — обычная работа с моделью, а создает определенный интим. Я же сам ее каждый раз укладывал, чтоб было точь-в-точь как у Рембрандта. При Саше, правда. А здесь пошевелиться боюсь, столбняк напал, нерешительность, как у Гамлета. Никогда в жизни такого не испытывал, дикий напряг. С трудом оторвался от холста. До сих пор не пойму, что было в ее взгляде. Отчаянная какая-то решимость и одновременно — ненависть. Она готова была мне отдаться, но не по страсти, а из ненависти ко мне. Боюсь, не поймешь, путано рассказываю. А если отдастся, никогда не простит. Ни мне, ни себе. Ни Саше, с которым у них война была в самом разгаре. — Когда все это было? — перебил я. — Ты так рассказываешь, как будто все произошло только-только, прямо перед ее смертью. — И мне так кажется. А иногда даже, что уже после смерти. Особенно то, что случилось, когда Саша сбег. Он перескакивал с одного на другое, не отвечал на вопросы — словно, забыв обо мне, говорил сам с собой, воспоминания наезжали друг на друга, эмоциональная сумятица, грешным делом я так и подумал: а уж не спятил ли он взаправду? А я? Живо вообразил, как сидим с ним в одной палате и погружаемся в нирвану воспоминаний. А что, если это и есть прообраз моего будущего? Ах, пошто она предвидит То, чего не отвратит? — Ты и представить не можешь, как она была прекрасна с этим своим ожидающим и ненавидящим взглядом! — продолжал безумец. — Любимая, желанная, долгожданная, обнаженная, осталась малость — сама бы никогда! — раздвинуть ее девичьи коленки. Вот именно — девичьи! Несмотря на годы замужества, в ней проглядывала ее девичья суть! Это и есть тайна, которую она унесла с собой, вечная девственность. Как была принцессой, так и осталась. — Принцесса? — удивился я. — Ты ее принцессой величаешь, а Галя ее принцессой обзывает. В том смысле, что принцесса на горошине. Одно и то же слово, а какая пропасть смысла. — Галка ей завидует. — Завидовала. — До сих пор. К мертвому зависть сильнее, мертвец непобедим. Как при жизни, так и сейчас — ненавидит. Даже смерть соперницы не принесла ей облегчения. Она все надеется заарканить Сашку. — Соперницы? Сашу? Я ничего не понимал. — А, хрен с ней! А Лена как была девочкой, так до конца и осталась. Супружество не в счет — после пятнадцати лет секс перестает быть в новинку, эмоции притупляются, женщина снова становится девушкой, если не изменяет мужу. — Что ты несешь? Или ты это в фигуральном смысле? Маленькая собачка и до смерти щенок? — Ты ничего не понимаешь! Она была девушкой! Сам убедился. Лично. — Ты с ней спал? — Спал, не спал — разве в этом дело? — ответил он уклончиво. Несколько минут трения, а хочется часами, неделями, не отрываясь! Помнишь, сколько Зевс шмарил Геру? Триста лет! Непрерывно. — И как только кончили, сразу заспорили, кто больше получает удовольствия. А к Тиресию обратились как к арбитру, потому что тот на семь лет был обращен в женщину. — Ну и что им сказал Тиресий, коли у нас сегодня вечер греческой мифологии? — А то, что у женщины сексуальные ощущения в десять раз сильнее, чем у мужчины. Вот за этот ответ он и был ослеплен разгневанной Герой, зато Зевс — в возмещение и в благодарность — наградил его прорицательским даром. Знаешь, что странно? И тот и другая открещивались от получаемого удовольствия. Стыдились, что ли?.. — Если б я знал об этой истории раньше! — хихикнул Никита. — Нет, к ней это не относится — у нее было девичье сознание. Да и Сашка, полагаю, еженощно ей вдувал, мазурик. Хоть и мазила — так и не забрюхатил. А регулярный супружеский секс притупляет желания. Однажды — еще задолго до этих проклятых сеансов — уговаривал ее, уламывал, умолял. Отдаться мне, думаешь? Нет! Бежать вдвоем от Сашки, из этого города, из страны, на край света! Потому что я с ним больше повязан, чем она. А она — все меньше и меньше. — А как насчет того, что все бабы на одно лицо? Точнее, на одну муфту? — Так и есть. Только не она. Исключения подтверждают правило. А какие она письма писала! Так и сказал Сашке Однажды: зря вы с ней не расстаетесь хоть иногда — письма б от нее получал. У меня три есть — одно с Байкала, два с Волги, когда они с Сашкой путешествовали. Толстой и Чехов ей в подметки не годятся. По одним письмам в нее влюбиться можно. Такие рождаются раз в сто лет. Мысленно с ним согласился, а вслух сказал: — Представляю, как он переживает. — Еще неизвестно, кто больше. Я — как сорок тысяч братьев! — Он ей не брат. — Он ей никто! И любил не ее, а свою любовь. Любовь как способ самоутверждения. Литература — самопокаяние, а любовь — самоутверждение. Ловко устроился! — Ну, ты поднял глаза… — напомнил я ему. Он как бы очнулся: — А, ты хочешь знать, что дальше… — И совсем уж некстати издал свое клятое «мяу». Я и не скрывал любопытства, боясь, как бы Никита не потерял нить рассказа. |