Книга Линия ангелов, страница 24 – Фелиция Флакс

Это оказался единственный раз, когда я надела роковое платье после всего случившегося.

В один из вечеров, когда за окном лил нескончаемый холодный дождь, ликаста выслушала мелодраму об Ангеле-city и Лайлии Шеритон. Короткая лав-история без традиционного для подобного жанра хеппи-энда. И слезы, выступившие на глазах, вызвала вовсе не мелодраматическая развязка.

Я отдавала себе отчет, что медленно и тихо гибну. Что орхидею Лайлию Шеритон ничто не спасет. Ей не выжить в мире, в котором нет его.

Ангела-city.

Тот невидимый наблюдатель, что следит за мной — будет единственным, кто увидит, как я угасну. Точно орхидея-эпифит, лишенная жизненной опоры.

Может быть, кто-нибудь другой на моем месте развил бы кипучую деятельность. Чтобы отомстить. Чтобы причинить зло. Чтобы взглянуть в глаза врагу и спросить прямо: «Почему?»

Порой меня охватывали подобные боевые настроения и сразу закипала кровь. Но именно мысль о ситуации, когда придется смотреть в бездонные глаза ангела, мгновенно охлаждала разум. Нет-нет, мне больше нельзя смотреть в его черные глаза. Это слишком больно.

Гораздо больнее, чем просто умереть.

— Неужели в раю так ужасно? — вдруг спросил Барни, откладывая недочитанную статью.

Я вздрогнула, отрывая глаза от монитора компьютера, и испуганно оглянулась на редактора. Барни смотрел на меня в упор, словно мечтал раскрошить на мелкие кусочки, как сухую булочку.

— У тебя на носу капля, — добавил он свирепо.

Я непроизвольно вытерла нос. На нем и правда висела слезинка. Бог мой, да ведь я лила слезы. Прилюдно. Докатилась…

— Что ты делала в том раю? И что с тобой там сделали? И кто именно? — вопросы сыпались и прыгали, как теннисные мячики из прохудившейся сеточки-мешка. — Назови мне имя того мерзавца, и я его растерзаю.

— О чем ты, Барни? — Я боялась притронуться к своим глазам, чтобы не выдать других слез.

— Я о том, девочка, что видеть каждый день возле себя живой труп, мне уже надоело. Я не некрофил. Я — натурал! — прогремел Барни во весь голос, и я с тоской подумала, что теперь анекдотов про Барни-натурала не оберешься. На каждом углу станут судачить.

— Никогда в этом не сомневалась, — проговорила я сдержанно.

Изо всех сил сдерживалась, потому что очень хотелось завыть в голос и рассказать Барни все-все. Но испугалась, что он меня ногами отпинает, что так долго молчала. И погибших снимков не простит никогда.

— Если ты не перестанешь умирать, я тебя уволю, — зловеще предупредил Барни, — и я втянула голову в плечи, оглушенная. — Качество твоих снимков становится все хуже и хуже. Скандалов все меньше и меньше. Этак и тираж пойдет на убыль.

— Извини, Барни, — опустошенную и ошарашенную, меня хватило только на тривиальный идиотизм извинения.

Но Барни не услышал.

— Может быть, тебе снова вернуться в рай? И уладить там все проблемы? — неожиданно предложил он.

Я взглянула на него, как на библейского зверя из Апокалипсиса.

— Второй раз меня в рай не пустят. — Из груди вырвалось тяжкое сипенье. Вернуться… как я об этом мечтала. — И к тому же я не знаю точной дороги. Туда и обратно я перемещалась по линии ангелов, а тот ангел, что служил провожатым, больше меня не хочет…

Барни следовало немедленно позвонить в психиатрическую клинику, чтобы вызвать психиатров и чертову дюжину санитаров. Но он только вздохнул.

— Понятно. Все гораздо хуже, чем я предполагал.

Мне нечем было его утешить.

— У твоего ангела имеется личный остров, собственная авиакомпания и прозвище city? — внезапно спросил Барни, когда я уже не ждала от него каких-либо слов.

Я чуть не упала.

— Можешь не отвечать, — махнул рукой прозорливый редактор, милостиво давая мне выдохнуть. — Другого и быть не может. Ты, девочка, обречена. Тебе никто не поможет. Даже господь Бог, потому что он с ангелами всегда заодно.

Меня качнуло к столу. Молча и совершенно безотчетно я принялась собирать разбросанные бумажки, пихать их в потрепанный пластиковый портфельчик и давиться слезами одновременно. Перекинув лямку сумки с «Никсоном», двинулась к выходу, боясь, что Барни не даст мне уйти.

Но он уже уткнулся в недочитанную статью и что-то там яростно черкал, царапая бумагу.

А на улице снова накрапывал дождь. Мелкий и противный. Я едва не налетала на прохожих, шагая по лужам. Пелена перед глазами была такой же свинцовой, как и капли, падающие с небес.

Я шла неизвестно куда, до тех пор пока меня не остановил пробудившийся внутренний голос, который утверждал, что мне надо срочно идти домой. Я спросила у него: почему? Потому что вымокну насквозь? Нет, ответил внутренний голос, потому что там билеты в рай выдают.

Я чертыхнулась.

Наверное, мне следует самой добровольно отправиться в клинику для душевнобольных и пройти долгий курс лечения.

От райской болезни.

* * *

Я не послушалась своего внутреннего голоса. И не пошла домой. Точнее, не пошла домой, сразу после того как он мне приказал это сделать.

Блуждала по мокрым улицам, то и дело натыкаясь на стены, которые как будто нарочно вырастали передо мной в качестве преграды.

Меня догнала вечерняя промозглая темень, накрыла с головой, затуманила взгляд. Внутренний голос вновь очнулся и еще настоятельнее потребовал направиться домой. На сей раз я к нему прислушалась. Ноги уже не держали. Мне хотелось тепла.

И выпить.

Подходя к дому, я по привычке вскинула глаза, отсчитала восемь этажей и увидела свои черные окна. Одиночество всей своей липкой пятерней стиснуло сердце так, что оно даже перестало на мгновение биться.

Я застыла, задыхаясь от боли. Прикрыла мокрые ресницы, представляя, как сейчас войду в пустую холодную квартиру, включу свет, скажу ликасте «Добрый вечер» и не услышу ответа. Как скину сумку с «Никсоном», разуюсь и, сбрасывая одежду на ходу, пройду в ванную, чтобы принять душ. Потом сяду перед телевизором и начну жевать разогретый в микроволновке ужин-полуфабрикат, не чувствуя вкуса и не понимая, что происходит на экране. Просижу до полуночи, затем опрокину стаканчик с бренди и лягу спать, пожелав орхидее и своему незримому наблюдателю спокойной ночи.

Так повторялось изо дня в день. Ничего в картине бытия не менялось. Я даже рассчитала по минутам, какая процедура сколько времени займет.

И я не надеялась на сбой…

А может быть, сегодня не ходить домой? А двинуться куда-нибудь, где есть люди, много людей и живой смех? И просидеть там до утра? А утром прийти на работу и заснуть прямо за рабочим столом?

Внутренний голос сказал, что я дура и что дуры должны сидеть дома и не мешать другим, нормальным людям наслаждаться жизнью.