Книга Любить и верить, страница 29 – Марианна Лесли

— Ты сильно изменилась.

— Раньше я была незрелой и наивной, но теперь я стала намного мудрее.

Неожиданно он перевернулся на бок и улегся к ней лицом, рукой придвинув ее ближе к себе. Клэр прижалась к нему, чувствуя тепло его тела.

От ее прикосновения Брюс вздрогнул и весь напрягся.

— Ты дразнила меня, рассказывая байки о других мужчинах…

— Ты спрашиваешь или утверждаешь?

— Утверждаю.

— Да, я дразнила тебя, но только потому, что разозлилась.

— Значит, это правда, что никто не прикасался к тебе с тех пор, как мы расстались?

— Я никогда тебя не обманывала, Брюс. И не собираюсь. Слишком многое поставлено на карту.

— Почему, Клэр? Мы же разведены, и ты имеешь полное право начать новую жизнь.

Она молчала. Неужели он не видит, что она по-прежнему любит его и всегда любила?

— Клэр…

Она проглотила комок в горле и прошептала:

— Мне больше никто не нужен.

Брюс перестал дышать и словно зачарованный смотрел на нее. Клэр понимала, насколько еще хрупко его доверие, и не пыталась ни в чем его убедить. Она облегченно вздохнула, когда он нежно положил ее голову к себе на плечо и обнял, прижав к себе ее вздрагивающее тело. Как же ей не хватало его ласковых объятий! Как она скучала по их спокойным разговорам, даже по их редким ссорам! И как она скучала по нему, своему мужу, возлюбленному, другу!

— Я верю тебе, Клэр.

— Это прогресс.

— Мне хотелось думать о тебе самое плохое, — признался он. — Так было легче тебя ненавидеть.

— Возможно, я была плохой женой, но я никогда не лгала тебе.

— Ты не была плохой женой.

— Не защищай меня. Меня не было рядом, когда ты больше всего нуждался во мне. А я не могла.

— Я знаю. Ты сделала аборт и несколько недель после него болела.

Она подняла на него глаза, в которых снова стояли слезы.

— Я не делала аборт, Брюс. Я знаю теперь, что мой отец так сказал тебе, но у меня был выкидыш.

С лица Брюса исчезло тепло.

— Ты же сказала, что никогда не лгала мне, так не начинай сейчас.

— Но это правда! У меня произошел выкидыш, и я едва не умерла. Никто не делает аборты на шестом месяце.

— Очевидно, делают, ведь ты сделала.

— Да пойми же, это очень опасно! Да и как я могла, ведь я так любила тебя, нашего ребенка! Как ты мог поверить, что я способна на такое?!

— Но ведь…

— Пожалуйста, — умоляюще перебила она его, — выслушай меня. Когда началось кровотечение, я потеряла нашего ребенка, а потом… попросила отца устроить так, чтобы тебя выпустили хотя бы на час и привели ко мне. Я и подумать не могла, что он солжет тебе… нам обоим. Я узнала о том, что он сделал, только прочитав его дневник. — Клэр подняла на него полные муки глаза.

И Брюс, охваченный нерешительностью и уже не понимавший, чему верить, заглянул в эти глаза, и увиденное едва не заставило его обезуметь от раскаяния. Они были полны слез. И мольбы. И еще в них светилась правда. Обнаженная, невыносимая, разрывающая сердце истина.

— Брюс, — с трудом прошептала она. — У нас была девочка.

— О боже! — простонал он, рывком притягивая ее к себе. — О боже!

Клэр прильнула к нему, прижавшись мокрой щекой к обнаженной груди, не в силах сдержать боль и скорбь даже в его объятиях.

— Я… назвала ее Элинор в честь твоей матери.

Но Брюс почти не слышал ее. Его мозг терзали ужасные видения: Клэр одна в больничной палате, ей больно, страшно, а его нет рядом…

— Пожалуйста, не надо, — молил он, прижимая Клэр к себе все крепче, зарываясь лицом в ее волосы. — Пожалуйста, нет.

— Я не смогла пойти на ее похороны, — хрипло пробормотала Клэр, — потому что не было сил… Я долго болела. Отец сказал, что позаботится обо всем.

Мучительная боль, охватившая Брюса при этих словах, стальными когтями рвала сердце, полосовала душу, едва не бросила его на колени.

— Господи… — выдавил он, судорожно стискивая руки, стараясь защитить ее собственным телом, беспомощно пытаясь исцелить раны, которые были нанесены ей ее отцом… и им самим.

Клэр подняла к нему залитое слезами лицо, умоляя его о поддержке и утешении.

— Я попросила его засыпать гроб Элинор розами.

— О, пожалуйста, дорогая, — запинаясь, пробормотал Брюс. — Пожалуйста, не нужно.

Сквозь туман собственной скорби Клэр распознала невыносимую тоску и боль Брюса, увидела его искаженное мукой лицо, и нежность наполнила ее сердце.

— Не страдай, — шепнула она, не вытирая слез, и осторожно коснулась пальцами жесткой щеки. — Теперь все кончилось. Правда открылась. Я нашла дневник отца и приехала сюда. Я не хотела тебе рассказывать, хотела, чтобы ты сам прочитал, но так даже лучше. Теперь я смогу попросить у тебя прощения…

Брюс откинул назад голову и судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от застывшего в горле комка.

— Простить тебя? — выдохнул он. — За что?

— За то, что все эти годы считала, что ты отказался от меня потому, что я потеряла нашего ребенка. Так сказал отец, и я ему поверила. Прости меня.

Брюс вынудил себя открыть глаза и взглянуть в прекрасное лицо.

— Это я должен просить у тебя прощения за то, что поверил, будто ты могла предать меня и избавиться от ребенка. Боже, каким же идиотом я был!

— Все прошло. Не думай больше об этом, — мягко произнесла она, приникая лицом к его груди, но он, казалось, не слышал ее.

Минуты текли в молчании. Наконец Брюс заговорил снова, и Клэр поняла, что он не может больше ни о чем думать.

— Тебе было очень больно, когда все это случилось? — выдавил он наконец.

Клэр опять попыталась уговорить его не думать о прошлом, но ясно осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по праву должен был разделить с ней тогда, и предлагает запоздалую возможность обратиться к нему за утешением, в котором она так нуждалась. И она поняла, что хочет этого даже сейчас, через столько лет. Сидя на кровати в кольце его рук, она ощущала медленное, успокаивающее поглаживание его ладони по голове и плечам, и неожиданно годы отлетели прочь, растворились и исчезли, и они снова были любящими мужем и женой, и он был ее опорой и надеждой.

— Я спала, когда все началось. Что-то разбудило меня… какое-то странное чувство, и я включила лампу. А когда посмотрела вниз, увидела, что простыня и одеяло намокли от крови. Я закричала. Соседи вызвали «скорую» и позвонили отцу. Потом начались схватки, и я помню только, как звала тебя, когда санитары выносили меня на носилках… и сирены вопили в ночи. Я пыталась закрыть уши, чтобы не слышать этого воя, но мне все время делали уколы, а санитары держали меня за руки.