
Онлайн книга «Сезон охоты»
— Ну что, — самоуверенно сказала девица в черных ботфортах выше колен и коротенькой шубке, — кого выбираешь? — Я вообще-то не за этим, — немного смутилась я. — А че тебе надо? — Девица в ботфортах сделала шаг к машине. — Можешь сразу двоих взять или троих. — Мне нужно поговорить, — я открыла дверь и вышла на улицу. — По-го-во-рить, — повторила девица и с усмешкой посмотрела на своих подруг, — за те же деньги — пожалуйста. — А сколько? — поинтересовалась я. — Четыре сотни за час, — назвала цену девушка, — за ночь две штуки. — Так долго мне не надо, — через силу улыбнулась я. — Минет в машине — сотка, — с грубоватым спокойствием пояснила она. — Ну как? — Ты была здесь вчера? — Я достала сотенную купюру и зажала ее между большим и средним пальцами. — Примерно в час ночи. — Нет, — равнодушно покачала она головой, — вон Светка была, — повернулась она к девице, одетой в шубу из лисы. — Вчера ночью отсюда увезли вашу подружку на синем «Вольво-740», — я посмотрела в бесцветные глаза проститутки. — Кажется, ее Людмилой зовут. Ты видела? — Ну, видела, — глядя куда-то в сторону, произнесла Света, — и что? — Она сегодня здесь? — Еще не приходила, — продолжая глазеть по сторонам, ответила она. — Знаешь, где она живет? Девица молча посмотрела на меня и отвернулась. — Да не бойся, — успокоила я ее, — мне только поговорить с ней надо. — А чего мне бояться? — пренебрежительно передернула плечами Света. — Ну так ты знаешь ее адрес? — Я подняла руку с зажатой купюрой на уровень ее носа. — Узбекская, дом восемьдесят пять. — Света взяла протянутую сторублевку и быстро сунула в карман. — Что-нибудь еще? — А квартира? — Это частный сектор, — сказала Света, — она с матерью живет. — Как ее фамилия? — Ямпольская, — бросила Света. — Спасибо, — кивнула я девицам и села в машину. — Поехали на Узбекскую, — я достала сигареты, — дом восемьдесят пять. — Ну что там? — Маринка положила руку мне на плечо. — Люда Ямпольская, — я повернулась назад, — пока все сходится. Но она сегодня еще не появлялась. Может, повезет, и мы застанем ее дома. Я села прямо и прикурила. По Узбекской мне приходилось несколько раз проезжать. Это одно из ярких воплощений так называемой социалистической действительности. Улица шла параллельно центральному проспекту, на расстоянии от него в два небольших квартала, но существенно от него отличалась. Если проспект, соединявший два тарасовских вокзала, железнодорожный и речной — а по нему возили многочисленные делегации, прибывавшие в столицу Поволжья даже из дальнего зарубежья, — был вылизан и принаряжен, как дочь родная, то Узбекская, совсем наоборот, заброшена и грязна, словно нелюбимая падчерица. Мало того, она еще плохо освещена. Даже Виктор, продвигаясь здесь со скоростью пешехода и сосредоточенно крутя баранку, чтобы уберечь автомобиль от попадания в выбоины, Виктор, из которого слова не вытянешь даже раскаленными клещами, и тот нелестно отозвался о качестве покрытия и о тех, кто за этим покрытием должен следить в силу своих служебных обязанностей. Он сказал примерно следующее: «Какого, блин, хрена, они так все запустили-то». Вскоре он остановил машину у большого покосившегося одноэтажного строения, от проезжей части отгороженного ветхим забором. В просветах между досок виднелся двор. Я вышла из машины и постучала в калитку. Лай собаки, на который откликнулись соседские Шарики, заставил меня поморщиться от досады: не успеешь шагнуть в сторону забора, вся округа уже знает, что кто-то пришел к Ямпольским. Минуты через две я увидела темную фигуру, направляющуюся к калитке. Еще через несколько секунд калитка с противным скрипом распахнулась. Передо мной стояла немолодая женщина невысокого роста в телогрейке. В тусклом свете фонаря я разглядела ее лицо. Помятое, заспанное, с опущенными углами губ. Жиденькие пряди седоватых волос повисли вдоль лица. — Добрый вечер, мне нужна Люда, — произнесла я на одном дыхании. — А кому она не нужна? — с вызовом спросила женщина, окидывая меня быстрым и недоверчивым взглядом. — Ты из энтих, что ли, кошек драных? — Что-о? — меня немного обескуражило такое невежливое, мягко говоря, обращение. — Люська-то зачем тебе нужна? — сощурила она свои поблескивающие нездоровым блеском глазки. — Поговорить надо, — грозно сказала я. — Я ее со вчерашнего дня не видела, — с упрямым недовольством проговорила женщина, — загуляла поди! А дома жрать нечего! Она ведь несколько дней грипповала, вышла вчера на работу и пропала! Сука! — А вы — ее мать? — подавляя в себе отвращение, поинтересовалась я. Женщина сипела, ветерок донес до меня кислый запах перегара. — Мать, — скрестила руки на груди мадам Ямпольская, — а ты кто? — бесцеремонно обратилась она ко мне, не сводя с меня своих пьяных насмешливых глаз. — Я — журналист. Расследую одно убийство. Ваша дочь может быть в нем замешана, — резко произнесла я, дабы сбить спесь с этой люмпенши. — Ну да! — обмерла она, но, тут же вновь обретя свое наплевательское спокойствие и плебейское высокомерие, решительно заявила: — Ко мне, милая, это не имеет никакого отношения. Да, Люська меня кормит, но я ее на панель не толкала, и пусть она из себя героиню не строит! Я хоть и лопаю ее харчи, а правду-матку ей всегда в лицо сказать могу. Так что пускай нос не задирает! А то что ни день — шампанское, шоколад, веселье, дым коромыслом… — Понятно, — хотела было я пресечь эту словесную муть. — Да что тебе понятно? — подбоченилась Ямпольская, окатив меня презрительным взглядом. — Ты моей жизни не нюхала. Я, брат, знаешь сколько повидала! Да ты не смотри, что я такая некрасивая стала, — развязно засмеялась Ямпольская, — за мной знаешь какие мужики ухлестывали! Я по машинам не скакала, цену себе знала, — гордо посмотрела на меня мамаша Люси, — а энта… Она скривилась в презрительной гримасе. — Значит, Люда не появлялась со вчерашнего дня? Когда она вчера ушла из дома? — Я поняла, что такой гражданке ничего не объяснишь и не докажешь, а я меньше всего сейчас претендовала на роль адвоката ее непутевой дочери. — После пяти. Эта к ней, как ее… Светка пришла, и пошли шляться. Шалавы, че ж о них скажешь! — А раньше Люда пропадала? — Редко, — вздохнула Ямпольская и, сделав страдальческое лицо, покачала головой, — слышь, ты это… — Что? — снисходительно мотнула я головой. — Рублей двадцать не найдется? Теперь на эту пьяницу жалко было смотреть. Куда девалась ее бравада? Лицо сделалось подобострастным до тошноты, черты заострились, глаза лихорадочно посверкивали и бегали. Я прочла в них алчную корысть и полное равнодушие к судьбе дочери. Как же тут при такой мамаше не выйти на панель? Скрывая отвращение, я достала из кармана и сунула ей в руку пятидесятирублевку. Увидев благородную купюру, она растерянно, я бы даже сказала, затравленно посмотрела на меня. Может, остатки элементарной совести проснулись? |